Князь не успел заметить, когда исчез Молдовен, до этого всё время находившийся справа. Вот и мост, построенный Войко. «Хороший мост, удобный, – успел подумать румынский государь. – Жаль, что больше никогда не пригодится». За спиной грянул залп, отгонявший турецкую конницу.

«И всё-таки где же Молдовен?» – забеспокоился Влад, поэтому сразу после того, как все румынские воины оказались за пределами турецких укреплений, государь велел разыскать его, однако найти Молдовена так и не удалось.

* * *

Тот день выдался туманным, и Дунай выглядел, как волшебная река, поэтому Джулиано наблюдал не за ходом работы над портретом, а просто смотрел в окно. С воды, гладкой, как венецианское зеркало, поднялась голубоватая дымка, которая заволокла всё вокруг. Бледно-голубыми стали луга по берегам, оттенок синевы приобрели крыши селений, лес на склонах ближних гор тоже посинел, а про дальние горы и говорить было нечего – они казались слепленными из синего воздуха. Корабли, неспешно двигавшиеся по Дунаю мимо Вышеграда, тоже приобрели непривычный оттенок, и разглядывать их было куда занимательнее, чем следить за привычно неторопливыми движениями учителя, совсем не замечавшего, что мир снаружи башни преобразился. Поблекли все природные краски, кроме одной – азурита. С помощью азурита, разбавляя его в разных пропорциях, Джулиано мог бы изобразить этот чудесный вид, открывавшийся из окна.

«До чего же красиво!» – мысленно восклицал ученик придворного живописца и вдруг вспомнил кое-что, слышанное перед отъездом в Вышеград и связанное с Соломоновой башней. Много лет назад в ней – возможно, даже в этой самой комнате – сидел в заточении венгерский король Жигмонд. У него не заладилось с подданными, и те посадили правителя под арест.

Жигмонду, просидевшему взаперти около года, очень понравился вид из окна – настолько понравился, что, выйдя на свободу, король приказал обустроить свою недавнюю тюрьму и гостил здесь уже добровольно. Всякий раз, приезжая в Вышеград, Жигмонд останавливался именно в башне, а не во дворце под горой, потому что вид на реку из дворца не мог сравниться с тем замечательным видом, который открывался отсюда. Казалось, что вся земля, обширная и прекрасная, ждёт, когда ты покинешь комнату, спустишься по лестнице во двор, выйдешь за ворота и отправишься навстречу чему-то новому и неизведанному.

Молодой флорентиец вдруг почувствовал приятное напряжение – как в начале дела, которое давно ждало своей очереди, и вот наконец-то… Пожалуй, такое напряжение – самое приятное чувство в любой работе. Ты полон сил, ум твой ясен, и кажется, что ничего невыполнимого нет. Позже, на середине пути, появится усталость, и ты возненавидишь то занятие, которое прежде так увлекало, но сейчас есть лишь одно чувство – нетерпение.

Джулиано ничего не знал о Жигмонде как о человеке, не знал его привычек, характера, но мог бы побиться об заклад, что арестованный чувствовал нечто подобное, взирая из окна башни на изгиб Дуная и на туманные дали. В мыслях этого узника наверняка проносилось: «Только дайте мне выйти отсюда, и я сделаю столько дел! И то, и другое, и третье!» Мечты о будущем должны были казаться такими сладкими! Мечты о великих преобразованиях в государстве, славных победах на поле брани и о прочем, о чём мечтают люди такого ранга. Возможно, именно поэтому Жигмонду так приглянулся вид из окна.

Ученик придворного живописца вдруг заметил, что нынешний узник Соломоновой башни тоже неотрывно смотрит в окно. «О чём сейчас думает Дракула? – спросил себя флорентиец. – О том же? Мечтает, что сделал бы, оказавшись на воле? А не поздновато ли мечтать? Жигмонд сидел в башне совсем недолго, и лет ему было на тот момент что-то около тридцати, а Дракула в полтора раза старше. Понимает ли нынешний узник, что даже если выйдет на свободу завтра, вряд ли успеет много? Должен понимать. А если он понимает, то предаётся не мечтам, а воспоминаниям и думает не о том, что сделает, а о том, что делал когда-то».

В этот необычный туманный день Джулиано опять принёс с собой в башню шашки, но не знал, доведётся ли сыграть. Дракула, казалось, был не в том настроении, хотя в прошлые дни проявлял к шашкам величайший интерес. Джулиано за время пребывания в Вышеграде стосковался по игре. Приехав сюда, юный флорентиец обнаружил, что в этом городе стучать фишками по доске особо не с кем, кроме как с Дракулой.

Потому-то юноше и хотелось вывести узника из задумчивости. «Чем грезить прошлым, пусть лучше мечтает, как по выходе из тюрьмы расправиться с давними врагами», – думал Джулиано, ведь когда в душе у Дракулы клокотали страсти, то с ним становилось очень интересно играть. Его Светлость делал неожиданные, опасные, но в то же время весьма рискованные ходы, которые могли привести его и к блистательной победе, и к поражению.

Однако была и другая причина, по которой Джулиано хотел внушить узнику надежду на освобождение и на то, что жизнь не кончена. Узника всё больше становилось жаль, просто по-христиански жаль, и потому правило тишины, установленное престарелым живописцем, оказалось в очередной раз успешно позабыто.

– Ваша Светлость, – заговорил Джулиано, – а у меня появилась догадка, зачем Его Величество Матьяш заказал портрет. Причём эта догадка приятного свойства.

– Ну, говори, – улыбнулся Дракула.

– Мы ведь с Вашей Светлостью недавно беседовали о том, что Его Величество когда-то состоял в браке с дочерью богемского короля Катариной.

– И что?

– Так ведь Его Величество по случаю свадьбы подарил Катарине город Вышеград со всеми окрестными землями.

– Да, я знаю, – ответил Дракула, как будто начиная что-то понимать.

– Затем супруга умерла, – продолжал Джулиано, – и Вышеград снова перешёл к Его Величеству, а теперь король собирается жениться снова, на принцессе из Неаполя, и, вполне возможно, захочет подарить своей новой невесте тот же подарок.

– Вышеград с окрестностями, – пробормотал заключённый.

– Да! – хитро прищурился ученик придворного живописца. – Только вот незадача… Как можно отдать кому-то Вышеград, пока Ваша Светлость находится здесь? Странный получится дар. Ваша Светлость не находит?

– Пожалуй, да.

– Значит, Соломонову башню необходимо очистить.

– Пересадив меня куда-нибудь в другую крепость… – задумчиво проговорил узник.

– А вот и нет! – возразил Джулиано. – Если б всё было так просто, Его Величество не стал бы приглашать нас с учителем…

Ученик оглянулся, желая понять, насколько рассердило старика нарушение правила тишины, но тот пока что не выказывал недовольства, а что-то подрисовывал на портрете.

– Я полагаю, – продолжал молодой флорентиец, – что Ваша Светлость оказались по-своему правы, заподозрив в нас соглядатаев. Мне кажется, что Его Величество не удовлетворился прочтением отчётов, которые получает от господина коменданта, и желает получить больше сведений о Вашей Светлости, чтобы принять решение.

– Решение о чём?

– Разумеется, о возможности освобождения Вашей Светлости! Если б Его Величество просто желал освободить Вышеград от лишнего присутствия, то отправил бы сюда не моего учителя, а отряд конвоиров.