с твоим сердцем. Но, черт побери, Мак, я так люблю тебя. И меня убивает, что ты вроде бы стоишь здесь рядом со мной, но остаешься недосягаемой. В глубине души я чувствую, что сумел бы снова сделать тебя счастливой, если бы ты позволила. Я был ублюдком. И все равно я хочу, чтобы ты любила меня в ответ. И да, это нечестно. Я должен страдать за то, что причинил тебе боль. Я уже страдаю. И умоляю тебя, избавь меня от этих мук. Я не представляю своей жизни без тебя.

На выдохе я закрываю рот, поскольку до моего мозга, наконец, доходит запоздалое сообщение «заткнись на хрен». Мак вытирает глаза, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не потянуться к ней. Я жду ответа. А затем наступает холодная, мертвая тишина, когда она не отвечает.

– Хочу показать тебе кое-что, – выпаливаю я, понимая, что она хочет уйти. – Прогуляешься со мной?

Мак не двигается.

– Что показать?

– Это недалеко. Пожалуйста. Займет всего минутку.

Она обдумывает мое предложение так долго, что мои нервы едва выдерживают, а затем кивает в знак согласия.

Я протягиваю ей руку. Вместо этого Мак обходит меня и идет впереди.

Мы неспешно прогуливаемся вниз по пляжу, и там я уговариваю ее пройтись еще немного возле ее отеля. Все еще жуткое зрелище, хотя обломки уже убраны. На том, что осталось от веранды, стоят два одинаковых кресла-качалки, расположенные так, чтобы любоваться океаном. Вдоль перил растянулись мерцающие свечи.

Дыхание Мак сбивается. Она медленно поворачивается, встречая мой серьезный взгляд.

– Что это? – шепчет она.

– Когда ты впервые привела меня сюда, то сказала, будто представляешь гостей, отдыхающих на веранде в креслах-качалках, как они потягивают вино и наблюдают за волнами.

Маккензи смотрит на множество крошечных огоньков на набережной, которые отражаются в ее глазах.

– Не верится, что ты запомнил.

– Я помню каждое слово, которое ты когда-либо мне сказала.

Ее взгляд возвращается к веранде. Я чувствую, как она смягчается, как расслабляется ее тело.

– Мак, когда я представляю свое будущее, то вижу себя седым стариком, сидящим в кресле-качалке на крыльце. С тобой. Вот моя мечта.

До нее я не удосужился бы заглянуть даже на пять лет вперед. Этот образ не очень меня привлекал. Я полагал, что буду тратить свои дни, довольствуясь малым, и никогда не представлял, что кто-то может полюбить такого, как я. Но Мак действительно влюбилась в меня, а я все разрушил.

– Не могу обещать, что снова не облажаюсь. – Я задыхаюсь, чувствуя комок в горле. – Я не слишком-то хорош в настоящих отношениях. Иногда я слишком загоняюсь. Но могу пообещать тебе вот что – я попробую быть достойным человеком, которого ты заслуживаешь. Тем, кем ты бы гордилась. И никогда больше не солгу тебе. – Мой голос становится хриплым. – Прошу, Мак. Вернись домой. Я не знаю, кто я, если не могу быть с тобой и любить тебя.

Она смотрит на свои ноги и скрещивает руки. Я уже думаю о худшем, но она, наконец, произносит:

– Ты разбил мне сердце. – Ее слова настолько невесомы, что даже небольшой ветерок сдул бы их. – Меня никогда еще так не ранили. Такое нелегко отпустить, Купер.

– Понимаю. – Мое сердце колотится как безумное, и я думаю, что мог бы запросто рухнуть на колени, если она откажет.

– Ты должен пообещать мне кое-что другое.

– Говори. – Я бы заморозил почку ради нее, если б она попросила.

Ее губ касается едва заметная усмешка.

– Начни обналичивать мои чеки за жилье.

Мой мозг тормозит, пытаясь понять смысл этих слов. Затем ее улыбка становится шире, и она хватает меня за рубашку, притягивая мои губы к своим. Почувствовав огромное облегчение, я приподнимаю Мак. Ее ноги обхватывают мои бедра, и я целую ее, пока мы оба не начинаем задыхаться. Я никого не целовал с такой страстью. Никогда не нуждался в чем-то так, как нуждаюсь в ней. В том, чтобы снова ощутить ее в своих объятиях.

– Я люблю тебя, – бормочу я ей в губы. Кажется недостаточным просто сказать это, однако слова сами вырываются изо рта. – Очень сильно. – Мы настолько близко, насколько это возможно. Господи, я чуть не потерял ее.

Она льнет ко мне, пылко отвечая на поцелуи. И моя грудь до краев наполняется такой неприкрытой, чистой любовью, которую я никогда не думал, что способен чувствовать. Или вообще отыскать. За последние несколько месяцев я многое узнал о себе. Например, об умении лучше заботиться о людях, которых люблю.

Маккензи слегка отстраняется, ее восхитительные глаза встречаются с моими.

– Я тоже тебя люблю, – выдыхает она.

Мысленно я даю самому себе клятву – даже если это займет всю оставшуюся жизнь, я покажу этой девушке, что она не зря отдала мне свое сердце.

Благодарности

Любой, кто меня знает, может подтвердить, что я целую вечность была одержима причудливыми пляжными городками. Авалон-Бэй может быть вымышленным местом, но это объединенный образ всех моих любимых прибрежных городков, которые я посетила за эти годы, и погрузиться в этот мир принесло мне невероятную радость. Конечно, я бы не смогла этого сделать без поддержки и общего восхищения следующих людей:

Моего агента Кимберли Брауэр и редактора Эйлин Ротшильд, которых я благодарю за их заразительный энтузиазм по поводу этой истории. Лизе Бонвиссуто, Кристе Дезир и остальным потрясающим сотрудникам SMP, а также Джонатану Бушу спасибо за невероятную обложку!

Также я выражаю признательность первым читателям и друзьям-авторам, предоставившим отзывы и замечательные комментарии. Наташе и Николь за то, что они самые эффективные люди на планете. Каждого рецензента, блогера, пользователя Instagram, буктокера и читателя, который поделился, поддержал и полюбил эту книгу, – сердечно благодарю.

И, как всегда, спасибо моей семье и друзьям за то, что терпели меня всякий раз, когда я не укладывалась в сроки. Люблю вас всех.

Читайте отрывок из нового романа Эль Кеннеди репутация плохой девочки

Осенью 2022

ЖЕНЕВЬЕВА

А он наглец, раз направляется сюда.

Эти темные глаза настоящего хищника, по-прежнему рыскающие в самых глубоких уголках моей памяти. Почти черные волосы, которые я до сих пор чувствую между пальцами. Он просто сногсшибательно хорош, подобен образам, мелькающим в моей голове. Прошел год с тех пор, как я видела его в последний раз, но реагирую на него точно так же. Он входит в комнату, и мое тело замечает его раньше меня самой. Электричество пробегает по моей коже.

Это неприятно. А то, что мое тело отзывается на него сейчас, на похоронах моей матери, еще больше настораживает.

Эван стоит со своим братом Купером, осматривая комнату, пока не замечает меня. Парни выглядят почти одинаково, за исключением причесок, однако большинство различает их по татуировкам. У Купера набиты два полноценных рукава, в то время как большая часть татуировок Эвана – на спине. Ну, а я узнаю его по глазам. Неважно, сверкают ли они озорством или нуждой, а может, разочарованием… я всегда знаю, когда Эван смотрит на меня.

Наши взгляды встречаются. Он кивает. Я киваю в ответ, пульс взлетает до небес. Буквально через три секунды мы с Эваном оказываемся в коридоре, где нет свидетелей.

Довольно странно, как хорошо мы знаем некоторых людей, даже несмотря на долгую разлуку. Воспоминания о нас двоих пронизывают меня, словно приятный ветерок. Ходить по этому дому вместе с ним – будто вернуться в старшую школу. Прокрадываться и убегать из дома в любое время. Держаться за стены, лишь бы стоять прямо. Истерически смеяться, но так, чтобы не разбудить весь дом.

– Привет, – говорит он, неловко раскрывая для меня свои объятия, которые я принимаю, ведь не принять оказалось бы еще более неловко.

Эван всегда умел хорошо обниматься.

Я заставляю себя не задерживаться в его объятиях, не вдыхать его запах. Тело Эвана теплое и мускулистое, такое же знакомое, как и мое собственное. Я знаю каждый сантиметр этого высокого восхитительного парня.

Я делаю поспешный шаг назад.

– Что ж, я услышал новости. Это очевидно. И хотел выразить соболезнования. – Эван почти застенчив. Руки в карманах. Голова наклонена, он смотрит из-под густых ресниц. Не могу представить, сколько уговоров потребовалось, чтобы заставить его прийти сюда.

– Спасибо.

– И да, – он достает из кармана синий леденец, – я принес тебе это.