– Ты не можешь меня победить, – произносит она, просто рычит.

– Восемнадцать, – говорит Денора, поднимаясь и пристально глядя на Шейни.

Теперь, когда она так разозлилась, в ней появилось нечто почти звериное. В игре Денора могла бы этим воспользоваться, для того чтобы добраться до линии штрафного броска. Здесь, в одиночестве, она скорее получит локтем по ребрам.

Иначе говоря, она побеждает в настоящей игре.

Шейни отдает ей мяч, их тела почти соприкасаются, и Денора видит у самых своих глаз ее сведенные над переносицей брови и покрытый шрамами лоб. Денора делает обманное движение, будто хочет повторить тот отчаянный бросок с отклонением от кольца, но Шейни не глотает наживку и блокирует ее со всех сторон, когда она пытается пройти к кольцу.

И все же Денора делает этот шаг – всегда можно сделать этот шаг, если тебе очень нужно, – ведет мяч так далеко перед собой, как только может, чтобы подбросить его вверх в самый последний момент до того, как ее нога коснется земли.

Это красиво, и прицел точный, но Шейни следила за мячом с самого первого мгновения. Она не просто выбивает его вниз, она его гасит, забирает, окутывает собой, как защитник, и падает назад, ударяясь о столб с такой силой, что гнилое дерево щита осыпает ее дождем щепок.

Она стряхивает их с лица, отмахивается от боли, теперь волосы почти целиком закрывают ее лицо, а зубы сверкают сквозь это черное покрывало.

– Ты в порядке? – спрашивает Денора.

– Играем, – говорит Шейни, оставляя мяч у себя за спиной, будто питает к нему отвращение.

Денора носком правой ноги подбрасывает мяч прямо себе в ладони, за этот прием ей бы досталось от Тренера – руки, руки, баскетболисты пользуются руками – и, направляясь к полосе штрафного броска, она оглядывается на погасший костер, на тлеющую потельню, на загоны для лошадей, на все пустые машины. На прицеп, на сортир. На всю резервацию на заднем плане.

– Где они? – спрашивает она, будто думает вслух.

– Они тебя не спасут, малышка, – отвечает Шейни, уже стоящая на своем месте.

Однако даже ни одна собака не вернулась? А что случилось с лобовым стеклом отцовского грузовика?

– Я не малышка, – говорит Денора.

Шейни начинает что-то говорить, но умолкает.

– Моя мама вернется через пятнадцать минут, – прибавляет Денора.

– Тогда она сможет поиграть с победительницей, – говорит Шейни и дважды хлопает в ладоши, требуя мяч.

Денора катит ей мяч так медленно, что линии даже не сливаются.

Шейни хватает его, как только он оказывается достаточно близко, и бросается вперед, продолжая этот рывок вперед, будто хочет сказать: хватит дурацких вежливых уловок, на этот раз она пройдет сквозь Денору.

Из-за того что Деноре нельзя слишком травмироваться ради вечерней игры, она отшатывается назад, готовая уступить, пожертвовать очком ради сохранения тела, но в последний момент Шейни резко уходит влево тем же движением, которое Денора только что применила против нее: делает первый шаг, потом вытягивается вверх и бросает мяч в корзину.

У Деноры этот прием не сработал потому, что у Шейни высокий рост, которого нет у Деноры.

Один молниеносный дриблинг, а потом Шейни бросает мяч вверх.

Он ударяется о щит высоко и медленно летит вниз, падает сквозь сетку вниз, и сетка позади него вытягивается точно так же, как губы старика после того, как он наклонился, чтобы сплюнуть.

– Хороший бросок, – говорит Денора и берет мяч под мышку.

Ноги у нее дрожат, силы в них иссякли, легкие жжет, сердце стучит в висках. Так готовиться к вечерней игре нельзя. И все же, если машина ее матери подъезжа- ет сейчас к воротам ограды, она помашет ей рукой, чтобы она подождала, она должна закончить игру.

Сорок долларов или нет, настоящее золото сейчас ждет ее на этой площадке.

– Шестнадцать – восемнадцать, – говорит Шейни.

– Сдавайся, если хочешь, – отвечает ей Денора. – Не стыдись. Я моложе, быстрее и играю каждый день. Ты продержалась дольше, чем любая на твоем месте.

Шейни в ответ смеется.

– Наверное, тебе все равно уже пора на боковую, – говорит Денора. – Правда? Разве ты сегодня ночью не работаешь?

– Я спала десять лет, – отвечает Шейни.

Помедлив одно мгновение, чтобы обдумать ее слова и ничего не понять, – она что, не ступала на площадку целых десять лет и все-таки так здорово играет? – Денора бросает ей мяч.

Из-за того что Шейни задыхается, она подбрасывает мяч в виде тройной угрозы[58] кроу, которая, чем больше Денора думает об этом, может быть даже неким видом четверной угрозы, и разворачивается кругом, чтобы оттеснить защитника, возможно, в конце напрячь мышцы спины, отставить назад одну ногу и забросить мяч в корзину. Не эффектно, но, если не будет трехсекундного нарушения, довольно эффективно в такой игре один на один, как эта схватка.

Но сейчас Денора и не пытается протянуть руку из-за ее спины и выбить мяч. Именно этого и ждет Шейни. Возможно, она даже притворяется, что выбилась из сил, а на самом деле готова уйти от Деноры поворотом, прыгнуть под кольцо и уложить мяч в сетку.

Денора растягивает губы, обнажает зубы, когда Шейни не видит, и трясет головой: нет, она этого не допустит. Не в этой обороне. Не в этой игре.

И все же, когда Шейни врезается в нее спиной, она невольно отступает на шесть дюймов, на фут.

Снова, снова.

Денора делает шаг вперед, чтобы занять свое положение, и теперь действует бедрами, потому что тренер говорит, что именно бедра у женщин наиболее крепкие, и когда волосы Шейни попадают ей в рот, она их выплевывает, но не поднимает руку, чтобы отвести пряди в сторону, потому что твое отвращение не имеет значения, когда на карту поставлено очко.

Только…

На подбородке Деноры что-то мокрое?

Она поднимает тыльную сторону ладони, чтобы стереть это.

Кровь?

Неужели она прикусила язык? Разбила губу?

Нет.

Она отступает на целый фут, чтобы рассмотреть спину Шейни.

– Эй, – говорит она, останавливая игру. – У тебя идет кровь.

Вся спина светло-желтой рубашки Шейни стала красной, с нее капает кровь, к которой прилипли спутанные волосы.

– Ты ведь ударилась о столб, – прибавляет Денора.

Шейни продолжает дриблинг, мяч стучит, как метроном. Ее лицо скрыто волосами.

– Мы играем, – говорит она.

– Но…