это верить, потому что у меня впереди еще целая неделя. Она вызывает врача и та, увидев, что происходит, с серьезным лицом подтверждает, что мой ребенок появится на свет сегодня вечером.

Напираи

София в отчаянии – с ней ничего не происходит. У меня же начинаются первые легкие схватки. Через два часа они становятся просто неистовыми. Теперь меня будут осматривать каждые полчаса. Около полуночи становится невыносимо. Боль такая, что меня тошнит. Наконец меня везут в родильное отделение. Это та самая палата, где я когда-то сидела в гинекологическом кресле. Врач и две чернокожие медсестры заговаривают со мной. А я вдруг перестаю понимать по-английски. Между схватками я смотрю на женщин и вижу, как их рты открываются и закрываются. Я в панике, потому что не знаю, все ли делаю правильно. «Дыши, дыши правильно!» – непрестанно стучит в моей голове. Потом мои ноги привязывают. Я чувствую себя беспомощной и истощенной. Как только я хочу закричать, что больше не могу, медсестра зажимает мне рот. Я с ужасом смотрю на нее и на врача. В этот момент кто-то говорит, что уже показалась головка малыша. Все должно произойти при следующей схватке. Из последних сил я тужусь и чувствую словно взрыв в животе… Свершилось! Времени один час пятнадцать минут. У меня родилась здоровая девочка весом два килограмма девятьсот шестьдесят граммов. Я так счастлива! Она так же красива, как и ее отец. Мы назовем ее Напираи.

Пока врач накладывает швы, дверь открывается, и София бежит меня поздравлять. Мне показывают ребенка, затем уносят к другим новорожденным. Я рада, потому что сейчас слишком слаба, чтобы держать его. Я даже не могу удержать протянутую чашку чая. Я просто хочу спать. Меня возвращают в палату в каталке, дают снотворное.

В пять утра я просыпаюсь с мучительной болью между ног. Бужу Софию, которая тут же принимается искать дежурную медсестру. Мне колют обезболивающее.

В восемь плетусь в палату новорожденных, чтобы увидеть своего ребенка. Слава богу, моя дочка здесь. Но она кричит от голода. Пора кормить, но у меня ничего не получается. Ни капли молока не вытекает из моей теперь уже огромной груди. С молокоотсосом тоже ничего не выходит. К вечеру мои груди становятся твердыми, как камень, и болят. Напираи не переставая кричит. Чернокожая медсестра сердится, говоря, что я должна стараться открыть молочные железы, пока не началось воспаление. Содрогаясь от боли, пробую все, что только можно. Выручают две женщины самбуру – они «доят» меня в течение почти получаса, пока наконец не появляется молоко. Напор так силен, что ребенок захлебывается и снова остается голодным. Только во второй половине дня мне удается покормить дочь.

София рожает уже несколько часов, но ребенок еще не появился. Она плачет, кричит и требует кесарева, от которого врач отказывается, говоря, что для этого нет оснований. Я никогда раньше не видела Софию такой. Врач измучен и грозится не принимать роды, если София не возьмет себя в руки. Разговор ведется на итальянском, поскольку врач тоже итальянец. Спустя тридцать шесть ужасных часов ее девочка наконец появляется на свет.

В этот вечер часы посещений заканчиваются в точности когда появляется мой ненаглядный. Он узнал о рождении дочери утром по радиосвязи и отправился в Вамбу пешком. Лкетинга тщательно выкрасил и уложил волосы. Он радостно приветствует меня. У него с собой мясо и красивое платье для меня. Он хочет немедленно увидеть Напираи, но медсестры говорят, что уже поздно, и велят приходить завтра. Несмотря на разочарование, он улыбается гордо и счастливо. У меня снова появляется надежда. Уходя, Лкетинга решает переночевать в Вамбе, чтобы завтра с утра быть у меня.

Утром он входит, нагруженный подарками, когда я кормлю Напираи. Мой муж бережно берет свою дочь на руки и несет к окну на солнечный свет. Она смотрит на него с любопытством, и он не может оторвать от нее глаз. Я давно не видела его таким счастливым. Я тронута и знаю, что теперь все будет хорошо.

Первые несколько дней с ребенком очень трудны. Я еще слишком слаба, с недостаточным весом, и швы причиняют сильную боль, особенно когда сижу. Моя девочка будит меня два-три раза за ночь. Я кормлю и пеленаю ее. Когда она наконец засыпает, начинает плакать ребенок Софии. Здесь используют тканевые подгузники, а детей моют в небольших тазах. У меня не очень хорошо получается пеленать. Я не надеваю на Напираи вещи, которые связала, чтобы не повредить ручки или ножки. Она лежит в подгузнике, голая и слегка завернутая в детское одеяло. Мой муж смотрит на нас и с довольным видом произносит: «Она похожа на меня!»

Он навещает нас каждый день, но, кажется, ему уже не терпится вернуться домой к семье. Но у меня совсем нет сил, и я не уверена, что справлюсь там с ребенком одна. Стирка подгузников, готовка, поиск дров и, возможно, еще работа в магазине кажутся мне чем-то невыполнимым. Магазин три недели не работал, потому что там осталась только кукурузная мука, а новый парень, по словам Лкетинги, никуда не годится. Кроме того, ехать пока не на чем – муж добрался сюда пешком, потому что с нашей машиной снова возникли проблемы. На этот раз, по словам отца Джулиано, дело в коробке передач. Так что сейчас Лкетинга отправится домой, а затем приедет за нами на лендровере, если, конечно, его удастся починить.

Все это придает мне чуть больше уверенности. Женщина-врач тоже рада, что я останусь еще на несколько дней. София выписывается на пятый день после родов и возвращается в Маралал. Через три дня прибывает Лкетинга на отремонтированном авто. Без отца Джулиано мы бы действительно пропали. Теперь я готова покинуть Вамбу, потому что, как только ушла София, ко мне подселили вторую по счету мать самбуру. Первая, уже немолодая исхудавшая женщина, родившая здесь преждевременно своего десятого ребенка, умерла от истощения и малокровия. Так быстро известить ее родственников о необходимости найти донора было невозможно. Волнения той ночи отняли у меня много сил, и теперь мне не терпится покинуть больницу.

Новоиспеченный отец с гордым видом стоит у стойки регистрации с дочерью на руках, пока я оплачиваю счет. Двадцать два дня, включая сами роды, – всего восемьдесят франков. В это с трудом верится. Вместе с тем врач на самолете стоит все восемьсот. Но зато мы с дочерью живы.

Давненько же я не сидела за рулем! Лкетинга едет рядом с Напираи на руках. Однако уже после первых ста метров ребенок начинает плакать из-за страшного грохота нашей развалюхи. Муж