Через полчаса Лкетинга с шерифом входят. Шериф передает извинения от парня и его отца и говорит, что, если мы откажемся от своего намерения ехать в Маралал, отец готов дать нам пять коз. Я говорю, что сейчас я, конечно, в безопасности, но что помешает парню заглянуть ко мне в гости с мачете завтра или в любой другой день? Пусть уж лучше отсидит свои положенные два-три года в Маралале. Шериф передает мои слова старейшине. Тот обещает на время увезти парня к родственникам. Он гарантирует, что сын больше не подойдет к нашему дому ближе, чем на сто пятьдесят метров. Я уступаю, только когда старейшина дает мне расписку. Лкетинга отправляется за козами.

Я рада, что он ушел, и около полудня собираюсь пройтись к миссионерам, чтобы показать дочь. Отец Джулиано не видел ее со времени моего пребывания в Вамбе, а отец Роберто ее совсем не знает. Оба очень рады моему визиту. Отец Джулиано искренне восхищается моей прекрасной дочуркой, которая с любопытством разглядывает его белое лицо. Когда он узнает, что Лкетинга ушел, то приглашает меня пообедать. Меня угощают пастой и салатом. Как давно я не ела салат! Мне так хорошо, словно я попала в страну изобилия и безделья. Пока мы едим, отец Джулиано сообщает, что скоро уезжает в отпуск в Италию как минимум на три месяца. Я рада, но мне будет трудно без него. Как часто он выручал нас из беды, мой ангел-хранитель!

Мы едва заканчиваем есть, как появляется мой муж. Ситуация сразу накаляется: «Коринна, почему ты ешь здесь, а не ждешь меня дома?» Он берет Напираи и уходит. Я быстро благодарю миссионеров и спешу за Лкетингой и младенцем. Напираи кричит. Когда мы приходим домой, он отдает мне ребенка и спрашивает: «Что ты сделала с моей малышкой? Теперь она всегда плачет, когда я беру ее!» Вместо ответа я спрашиваю, почему он вернулся так рано. Муж презрительно смеется: «Потому что я знаю, что ты ходишь к другим мужчинам, когда меня нет!» Я снова в ярости. Я называю его беспочвенные обвинения сумасшествием. «Что? Это я сумасшедший? Ты говоришь своему мужу, что он сумасшедший? Я не хочу тебя больше видеть!» Он хватает свои копья и уходит. Я сижу в оцепенении и не понимаю, почему он продолжает приписывать мне других мужчин. Только потому, что у нас давно не было секса? Не моя вина, что я сначала болела, а потом так долго была в Маралале! Кроме того, самбуру в любом случае не занимаются сексом во время беременности!

Итак, наша любовь подверглась новым испытаниям. Так не может больше продолжаться. В отчаянии беру Напираи и отправляюсь к матери. Я стараюсь объяснить ей ситуацию. Слезы текут по моему лицу. Мать немногословна, просто говорит, что ревность мужчин – это нормально, и я не должна придавать этому слишком большое значение. Этот совет меня не успокаивает, я рыдаю еще сильнее. Теперь она принимается меня ругать и говорит, что нет причин плакать, потому что он меня не бил. Короче говоря, и здесь я не нахожу утешения и ухожу домой совершено подавленная.

К вечеру заглядывает соседка, жена ветеринара. Видимо, она что-то слышала о нашей ссоре. Мы завариваем чай и неуверенно начинаем разговор. Воины очень ревнивы, говорит она, но я ни в коем случае не должна называть своего мужа сумасшедшим. Это опасно.

Когда она уходит, я чувствую, что нас с Напираи покинули все. Я не ела со вчерашнего полудня, но, по крайней мере, у меня достаточно молока для моего ребенка. Мой муж сегодня не придет домой. Я начинаю всерьез переживать. Неужели он бросил меня?

На следующее утро я чувствую себя такой несчастной, что едва могу встать с постели. В полдень снова заглядывает соседка. Видя, что мне нездоровится, начинает присматривать за Напираи и стирать подгузники. Затем готовит мне рис с мясом. Я тронута ее бескорыстной заботой. Я чувствую, что между нами зарождается дружба. Моя подруга отказывается от еды, говоря, что сыта. Я с удовольствием проглатываю целую тарелку. После этого соседка возвращается к себе – дома тоже нужно навести порядок.

Вернувшись вечером, Лкетинга вместо приветствия начинает осматривать комнаты. Я стараюсь быть как можно вежливее и предлагаю ему поесть. Он не отказывается. Значит, останется дома. Я счастлива хоть этим. У меня снова появляется надежда. Однако выходит все по-другому.

Карантин

Около девяти вечера у меня начинаются ужасные спазмы в желудке. Лежу в постели и подтягиваю ноги к подбородку – так вроде становится легче. В таком состоянии я не могу кормить Напираи. Она сейчас с отцом и кричит. На этот раз он терпелив и часами бегает по дому с песнями. Дочь ненадолго успокаивается, но затем крик возобновляется. К полуночи начинается тошнота. Вся пища выходит непереваренной. Меня снова и снова сгибает пополам, и я не могу ничего с этим поделать. Теперь из меня льется только желчь. Уже весь пол залит ею, но у меня нет сил убираться. Меня знобит, я уверена, что у меня температура.

Встревоженный Лкетинга отправляется к соседке, хотя уже очень поздно. Скоро женщина появляется. Она молча прибирается на полу, после чего с беспокойством спрашивает, не малярия ли это. Я не знаю ответа, но надеюсь, что мне не придется снова ложиться в больницу. Наконец боли в животе утихают, и я могу разогнуться и покормить Напираи.

Соседка уходит, муж укладывается рядом с моей кроватью на втором матрасе. Утром я в порядке и пью чай, приготовленный Лкетингой. Но не проходит и получаса, как весь чай неумолимо бьет фонтаном изо рта, и желудок пронзает острая боль. Она так сильна, что я приседаю и подтягиваю ноги. Через некоторое время желудок успокаивается, и я могу искупать ребенка и постирать подгузники. Но силы быстро оставляют меня, хотя я уже не чувствую ни боли, ни температуры. Типичный озноб также отсутствует. Я сомневаюсь, что это малярия, больше похоже на расстройство желудка.

Любая попытка что-нибудь съесть или выпить в течение следующих двух дней снова и снова терпит фиаско. Боль продолжается и усиливается. Моя грудь становится меньше, потому что я ничего не ем. На четвертый день я совершенно измотана и не могу встать. Подруга приходит каждый день и помогает, чем может, а мне приходится кормить ребенка.

Сегодня Лкетинга привел мать. Она смотрит на меня и давит на живот, причиняя мучительную боль. Затем указывает на мои желтые глаза. Лицо у меня тоже необычного цвета. Она спрашивает, что я ела. Кроме воды, во мне уже давно ничего нет. Напираи