Наша жизнь идет своим чередом. Напираи растет не по дням, а по часам и становится хорошенькой пышечкой. Мне до сих пор нельзя показывать ее незнакомым людям. Каждый раз, когда кто-то приближается, Лкетинга прячет ее под одеяло. Ей это совсем не нравится.

Однажды, вернувшись с реки, мы хотим пойти в чайный домик, но тут к Лкетинге подходит старейшина, отец парня-помощника. Завязывается разговор. Муж просит меня подождать, а сам идет к «полицейской будке». Там я вижу шерифа, егеря и парня из магазина. С беспокойством наблюдаю за ними издалека. Напираи спит у меня в канге. Проходит уже больше пятнадцати минут, а мужчины по-прежнему что-то обсуждают. Я иду к ним.

Судя по лицу мужа, разговор серьезный. Он зол; идет жаркий спор, в то время как парень наблюдает за происходящим, стоя в сторонке. Постоянно звучат слова: duka и shop. Поскольку шериф говорит по-английски, я хочу знать, в чем дело. Но он не удостаивает меня ответа.

Вскоре все обмениваются рукопожатиями и расходятся. Лкетинга проходит мимо меня, как заколдованный. Хватаю его за плечо и требую объяснений. Не сразу он отвечает, что должен дать парню еще пять коз в счет зарплаты, иначе его отец угрожает заявить в полицию. Лкетинга не хочет в тюрьму. Я вообще не понимаю, что происходит. Спрашиваю, каждый ли месяц парень получал зарплату. «Да, Коринна, – отвечает муж. – Не знаю, зачем им пять коз, но я не хочу снова в тюрьму, я хороший человек. Отец этого парня большая шишка!» Я не сомневаюсь, что Лкетинга выплачивал парню все, что тому причитается. Просто так угрожать тюрьмой – последнее дело, тем более парень сам виноват, что плохо работал. Я в ярости. Догоняю парня и кричу: «Чего тебе надо?» На его лице появляется тупая ухмылка: «От тебя ничего. Только от твоего мужа». Я больше не могу сдерживаться и начинаю лупить его. Он пытается увернуться, но я хватаю его за рубашку и тяну на себя, громко ругаясь по-немецки и даже позволяя себе плевки.

Мужчины пытаются меня удержать. Напираи пронзительно кричит. Тем временем Лкетинга сердито говорит: «Коринна, ты сошла с ума! Иди домой!» – «Я не сошла с ума! – кричу я. – Ни капельки не сошла! Но если ты отдашь ему коз, я больше не открою этот чертов магазин!» Парня держит его отец-старейшина, иначе он наверняка бросился бы на меня. Я вырываюсь и бегу домой с вопящим ребенком на груди. Я не понимаю своего мужа! Как можно позволить так себя запугать? Шерифа я тоже не могу понять. Довольно! С этого момента местные будут платить за все. Никто не сядет в нашу машину, не заплатив предварительно. Многие с удивлением смотрят на меня, когда я в бешенстве пробегаю мимо. Но мне все равно. Я понимаю, что парень с отцом в шоке – здесь не женщины бьют мужчин, а наоборот.

Лкетинга вскоре приходит с шерифом. Они хотят знать, почему я себя так веду. Мой муж настолько потрясен случившимся, что я снова прихожу в ярость. Я сую шерифу под нос кредитную книгу, чтобы он убедился, сколько денег мы потеряли из-за этого «работника». Это если не считать его собственного долга более чем в триста шиллингов! И этот наглец еще требует пять коз! Это целая полугодовая зарплата! Наконец до шерифа доходит, в чем дело. Он извиняется за поспешные выводы. Но теперь нужно найти способ договориться со старейшиной, так как дело уже сделано – Лкетинга пожал руку.

В знак уважения я должна приготовить шерифу чай. Я разжигаю огонь в нашей маленькой печке и выношу ее на улицу, чтобы ветром раздуло угли. Ночь сегодня звездная. Собираясь возвращаться, вдруг замечаю фигуру с блестящим предметом всего в нескольких метрах от себя. Чувствуя, что что-то не так, быстро вхожу в дом и зову Лкетингу. Муж выходит на улицу. Я с опаской держусь за ним. Шериф остается в доме. Я слышу, как Лкетинга спрашивает, кто здесь. Вскоре после этого узнаю голос и вижу фигуру парня с мачете. Лкетинга спрашивает, какого черта ему нужно. Тот отвечает, что пришел свести счеты с мzungu. Я быстро возвращаюсь в дом и спрашиваю шерифа, слышал ли он. Шериф кивает и тоже выходит. Парень хочет убежать, но Лкетинга хватает его и отбирает мачете. Я торжествующе смотрю на шерифа. Теперь он свидетель покушения на убийство. Он должен арестовать парня, и завтра мы все вместе поедем в Маралал, чтобы написать официальное заявление. Я больше не желаю видеть этого опасного идиота вблизи моего дома. Парень пытается уладить ситуацию, но я настаиваю на аресте. Шериф уводит его. Мой муж тоже куда-то уходит, и я впервые запираю входную дверь.

Через некоторое время стучат. Удостоверившись, что это ветеринар, открываю. Он слышал шум и хочет узнать, что случилось. Я предлагаю ему чай. Выслушав мой рассказ, ветеринар говорит, что он на моей стороне, и предлагает помощь. Он не понимает, как мы могли позволить этому сумасшедшему работать у нас, ведь он постоянно впутывается во всякие темные дела, так что отцу потом приходится подчищать за ним.

Когда возвращается муж, мы еще разговариваем. Озадаченный, он смотрит на ветеринара, а затем на меня. Затем садится, и они с ветеринаром принимаются обсуждать сегодняшний инцидент. Я чувствую, что вымоталась. Пожелав мужчинам спокойной ночи, заползаю под москитную сетку к моей любимой девочке.

Сегодняшний случай не идет из головы, мне трудно заснуть. Позже рядом ложится Лкетинга. Ему хочется секса. У меня совсем нет желания, к тому же рядом Напираи. Но муж настойчив. Мы пробуем, однако это причиняет мне боль. Я в раздражении отталкиваю его и прошу быть терпеливым, ведь Напираи всего пять недель. Лкетинга не понимает причины отказа и начинает упрекать меня в том, что я, вероятно, уже порезвилась с ветеринаром. Он снова доводит меня до слез. Я и так сыта по горло сегодняшними приключениями! Я больше не могу и не хочу разговаривать. Я велю ему убираться из моей постели. После его мерзких обвинений и всего, что я сегодня пережила, я не желаю находиться рядом с ним. Он укладывается в передней комнате. Напираи два-три раза будит меня, затем приходится менять подгузники.

Около шести утра, когда дочь снова просыпается и плачет, раздается стук в дверь. Должно быть, это шериф, но после нашей ссоры с Лкетингой я не в настроении ехать в Маралал. Лкетинга открывает. На пороге шериф и отец парня. Пока я одеваюсь, снаружи успевает вспыхнуть жаркий спор.