была девчонкой-сорванцом, возмутительницей спокойствия. Я не хотела становиться причиной очередной проблемы. Глупо, я знаю, но я устала быть вестницей плохих новостей. Той, кто вечно втягивает всех в неприятности. При этом противостоять ему – означало рискнуть, что об этом все узнают. Поэтому я просто… все скрывала. Какое-то время. А потом произошло кое-что еще… – Она замолчала и снова закрыла глаза, пытаясь проглотить ком в горле, но тщетно.

Белль непохожа на других женщин. Она из тех, кто унесет свои тайны в могилу. Но и этого уже достаточно. Ее желание поделиться со мной очень много для меня значило.

– Двое мужчин, которым я доверяла и которых любила больше всего, отвернулись от меня, хотя каждый по-своему. Недоверие и нежелание привязываться, которое ты от меня ощущаешь… таков мой способ послать всех мужчин к черту, Дэвон. Если я решу довериться снова и пострадаю, мне настанет конец. Поэтому я сопротивляюсь тебе на каждом шагу. Все, что ты чувствуешь, я чувствую в десять раз сильнее. Но для меня оно того не стоит. Либо я уничтожу свои чувства, либо они уничтожат меня.

Я провел пальцем по ее золотистым волосам, заправляя ей за ухо.

– Дорогая Мечта, что такое маленькая смерть в масштабах вселенной?

Эта невыносимая, приводящая в ярость женщина по-настоящему меня понимала. Мои причуды, мои странности. Чаще всего наше совместное времяпрепровождение оказывалось досадным и неприятным. Но когда все было хорошо, когда рушились ее стены, – ничего лучше я в жизни не испытывал.

Эммабелль повернулась и посмотрела на меня впервые с тех пор, как рассказала свою историю.

– Хватит обо мне. Почему же у тебя развилась клаустрофобия, Дэв? Правда за правду. Ты обещал, что расскажешь мне, когда я завоюю твое доверие, и, мне кажется, я его завоевала. Расскажи мне, что произошло.

И я рассказал.

Прошлое

Кухонный подъемник, в который меня впервые затолкали в возрасте четырех лет, был размером с этажерку для книг.

Мне хватало в нем места, чтобы шевелить руками и ногами, словно младенцу в утробе матери, но все же он был настолько мал, что приходилось сгибаться.

К десяти годам мои ноги и руки стали слишком длинными, чтобы я смог нормально в нем умещаться.

А в четырнадцать я уже чувствовал, словно оказался в банке из-под сардин вместе с пятнадцатью такими же Дэвонами. Я едва мог дышать.

Проблема заключалась в том, что я продолжал расти, а кухонный лифт оставался прежнего размера. Маленькой жалкой дырой.

Я не всегда его ненавидел.

Первое время, будучи маленьким мальчишкой, я даже научился его ценить.

Предавался в нем размышлениям. О том, кем хотел стать, когда вырасту (пожарным). А позже о девочках, которые мне нравились, о приемах, которые освоил на занятиях фехтованием, и о том, каково было бы быть жуком, или зонтиком, или чайной чашкой.

Но однажды, когда мне исполнилось одиннадцать, все полетело к чертям.

Я особенно сильно расстроил отца. Прокрался в его кабинет, украл у него кочергу, а потом сражался ею с деревом, словно мечом.

Та кочерга была винтажной и стоила больше, чем вся моя жизнь, как объяснил мне отец, когда поймал меня с этой штуковиной, разломанной на две части (дерево, что очевидно, одержало победу).

Меня на весь вечер бросили в кухонный лифт.

Мама и Сесилия уехали к родственникам в Йоркшир. Я хотел поехать с ними (никогда не желал оставаться наедине с отцом), но мама сказала, что мне нельзя пропускать два дня занятий фехтованием на выходных с моим саблистом.

– К тому же ты проводишь слишком мало времени с папой. Вам двоим побыть немного вместе, чтобы сблизиться, – то, что доктор прописал.

И вот я оказался в кухонном подъемнике, размышляя о том, каково быть бутылкой с запиской, дрейфующей в море, или растрескавшимся тротуаром, или кофейной кружкой в людном лондонском кафе.

Все так и должно было быть.

Всего лишь очередная ночь в кухонном подъемнике, за которой последует утро, наполненное молчанием и частыми походами в туалет из-за того, что мне приходилось долго терпеть, пока я сидел взаперти.

Вот только все вышло не так.

Потому что в тот день случилась такая сильная и жуткая гроза, что вырубило электричество.

Отец помчался к домам прислуги, в которых все еще горел свет, чтобы переночевать там, а может, развлечься в обществе одной из служанок, что, как я знал, он делал часто, когда мамы не было дома.

Он забыл об одном.

Обо мне.

Я заметил, что в лифт протекает вода, когда струя настойчиво продолжала течь мне на лицо, прервав мой сон.

Я сидел, скрючившись, прижавшись ко всем четырем стенкам. Мне ужасно хотелось пошевелиться, потянуться, размять шею.

Когда я в суматохе проснулся, вода уже доходила мне до пояса. Я принялся колотить в дверь. Плакать, кричать, царапать деревянную поверхность ногтями в попытке ее открыть.

Я ломал ногти и раздирал кожу, пытаясь выбраться. И, что хуже всего, знал, что у меня не было ни единого шанса.

Семья уехала из дома.

Отец оставил меня умирать. Я не знал, намеренно или нет, но в тот момент мне было все равно.

Если умру, они могут попытаться завести другого ребенка. У моего отца наконец-то родится сын, о котором он всегда мечтал.

Сильный, несгибаемый, как гвоздь, и бесстрашный.

Вода поднялась мне до самой шеи, когда я вдруг услышал глухой стук в коридоре. Шаги. К тому времени я уже почти окосел от усталости и смирился со своей судьбой. Мне лишь хотелось, чтобы смерть наступила быстро. Но звук дал мне новую надежду. Я принялся колотить, кричать и плескаться, пытаясь привлечь внимание, и между делом наглотавшись воды.

– Дэвон! Дэвон!

Из-за воды голос звучал приглушенно. Я ушел под нее с головой, но все равно его слышал.

Наконец дверца лифта открылась. Из него хлынули литры воды, и я вместе с ней.

Я рухнул к ногам своего спасителя. Святого, который даровал мне свое милосердие. Я задыхался и бился, словно выброшенная из воды рыба. От облегчения обмочил штаны, но вряд ли это кто-то мог заметить.

Подняв взгляд, я увидел Луизу.

– Лу, – прокряхтел я.

Голос стал таким хриплым, что я сам едва его слышал.

– О Дэвви. О господи. Мы должны были встретиться, неужели ты не помнишь? Ты так и не пришел в амбар, и я послала за тобой. Но водитель не захотел выходить из машины, и я попросила его привезти меня сюда. Парадные двери были заперты, но потом я вспомнила, что ты говорил, где лежат запасные ключи…