за воротник пальто, дернуло и откинуло назад, перебросив обратно в лесополосу, да с такой силой, что она перелетела не только кусты шиповника, но и границу леса, которую поклялась никогда не нарушать.

Приземлилась Тита, однако, мягко, на ноги и ладони, прочертив ими по земле длинную черту. Полусогнутая, зажатая между высокими деревьями, как в ту самую ночь сорок лет назад, она предупреждающе зашипела, вскинул голову. В этот раз ее тоже не пускал дальше человек, но уже иной.

– Опять ты!

Херн Хантер заслонил собой дорогу и Лавандовый Дом, возвышающийся на другой ее стороне. Их двоих пожирало зарево заката. Солнце, умирая, всегда казалось Титании особенно прекрасным, и рыжие кудри Херна выглядели как его продолжение, будто очередные всполохи. Он весь сиял, куда‐то подевав свое двубортное пальто и стоял в одном жилете. Несколько пуговиц были расстегнуты книзу, карминовый галстук – ослаблен, а рукава закатаны до локтей. Держался при этом Херн тоже расслабленно, будто показывал ей, что у него в мыслях нет нападать на нее. И все же Тита видела перед собой охотника, ведь только настоящему охотнику и было под силу подстеречь ее так, что она, занятая слежкой собственной, этого даже не заметила.

– Прости, что притронулся к тебе без разрешения, Королева, – произнес Херн, склонив перед ней курчавую рыжую голову. – Но если бы я этого не сделал, к тебе бы притронулись другие. С Джеком Самайном все будет в порядке, никто ему не навредит. А вот тебе…

Титания выпрямилась, обтерла испачканные в земле ладони о полы своего пальто и принялась выдергивать из него мелкий сор – веточки шиповника и листья. Хоть Херн и злил ее, пробуждал древний аппетит, она не соврала, когда сказала в Крепости, что он не представляет для них угрозы. Только интерес.

– Как ты узнал, кто я?

Голова Херна оставалась опущенной, но уголки тонких губ дернулись вверх из-под щетины.

– Спрашиваешь об этом только сейчас?

– Спрашиваю, значит, отвечай.

На самом деле ей и впрямь стоило спросить об этом раньше, но когда? Тогда, в оранжерее профессора Цингера, Титания сбежала сразу же, как сам Цингер появился, чтобы проверить, как идут дела, а случилось это буквально спустя минуту после ее знакомства с Херном. «Рад наконец‐то воочию узреть Королеву фей». Титания никогда не забудет тот зябкий холодок, что пробежал от услышанного по ее спине, и то, как она выдернула свою руку из его руки. Появление профессора буквально спасло ее, и Титания тут же распрощалась с ними двумя. Ее уход был абсолютно внезапным и бестактным, чистой воды побег, но правильный, по мнению инстинктов. Ведь Джек и безопасность их семьи – приоритет. Клематисы, Ламмас, ритуалы угрожают им всем, а Херн, если все же и несет какую‐то угрозу, то явно только для нее одной. Это может подождать. То, каким яростным и холодным сейчас стал осенний ветер, было для нее куда важнее собственных секретов.

Будто зная и это, ощущая зачаток схватки между ними, но не желая в нее вступать, Херн миролюбиво улыбнулся и поднял руки вверх.

– Мы уже встречались раньше, но ты, видимо, не помнишь, – произнес он вдруг. – Дубовая луна, сугробы по колено, раненый воин, сбежавший с поля брани… За ним сыпались рунические бусины и наконечники медных стрел, которыми он надеялся откупиться от богини мертвых. Вот только к нему явилась вовсе не она, а мы. Мы вместе пришли по его душу. Но я, конечно, уступил его тебе. Темная половина года ведь уже подходила к концу, это был твой последний ужин. Хотя, откровенно говоря, по праву воин должен был стать моим, ибо он узрел мою Охоту в небе раньше, чем вкусил твой терн…

Титания застыла. Ее охота длилась сотни лет, а жертвы исчислялись тысячами – конечно, она давно перестала их считать, а уж запоминать тем более. Это ведь были не почти любимые мужи, которые продолжали жить на ее коже в облике цветов, а всего лишь пища. И все‐таки Херну удалось пробудить воспоминания темные, глубокие. Они заворочались где‐то в глубине под толщей прожитых ей веков, и у нее перед глазами возник воин, ищущий пристанище от снегопада и еду, случайно наткнувшийся на Титанию, ищущую то же самое. Она помнила лишь это и присутствие – давящее, заполнившее собою лес, похожее на чувство, будто ты очутился в чужом доме, который считал своим. Тогда оно заставило ее вцепиться в добычу мертвой хваткой и поглотить ее быстро-быстро, чтобы не пришлось делиться. Ведь напротив кто‐то ждал. Не зверь, но ветвистые рога цепляли ветви; не человек, но улыбался, глядя поверх них.

Лязганье доспехов, ржание лошадей, завывание гончих…

– То, как ты ела его заживо, пока он еще кричал, – прошептал Херн с благоговением. – Я все не мог перестать смотреть и любоваться! Ты была прекрасна.

– Дикая Охота, – поняла Титания, вспомнив очередную сказку, прочитанную ей буквально прошлой ночью в одной из книг Крепости, когда она самостоятельно пыталась выяснить, кого же повстречала тогда в оранжерее. Первичная догадка оказалась верной. Услышав ее, Херн поклонился опять.

Будучи Королевой Неблагого двора и прекрасно зная, что существует двор Благой, Титания знала и то, что во вселенной наверняка есть и другие силы, с которыми нужно мириться. Оказавшись в Самайнтауне, она убедилась в этом. Сказки и легенды, поэмы и баллады, байки и притчи… Иногда Тита задавалась вопросом, это они породили тех, кто здесь живет, или наоборот? Стоя напротив предводителя Дикой Охоты во плоти, она бы сказала, что скорее второе. Херн был заложником своей первородной сути, прямо как она. Он тоже должен был следовать проклятию – скакать по небу всю темную половину года, собирать души мертвецов и пополнять призрачное войско. Но вот, где он сейчас – там же, где она. У нее – никакого паутинного плаща и лунной диадемы, у него – никаких доспехов и рогов. Они оба каким‐то образом сняли с себя бремя, затерялись среди людей, но надолго ли их хватит? И кому они обязаны всем этим? Титания вот Джеку, а Херн, значит…

– Я так долго искал тебя, надеялся увидеть вновь. Наша встреча была предначертана судьбой, сами норны переплели наши дороги, – продолжил он, сделав несколько шагов не к ней, но по диагонали, так, что расстояние между ними все же сократилось. – Мало того, что мы повстречались в Дубовую луну – самую крепкую на узы из всех лун, – так еще и в последнюю ночь ноября, когда голая холодная земля отпускает мертвых, они наряжаются в свои саванны, пьют вино из белладонны и танцуют с феями на их холмах. По крайней мере, так говорили там, где я родился…