проект мирного договора был показан императору, он посмотрел на меня, как на умалишенного. Государь не поверил в то, что подобные соглашения вовсе имеют возможность быть принятыми хотя бы наполовину. К примеру, Павлу Петровичу виделось, что Финляндия приобретёт лишь автономию в составе Швеции.

Между тем, в мыслях государя был определённый резон. Его Величество считал, что Швеции нужно оставить возможность сопротивляться французам. Наполеон Бонапарт показывал свою хищническую натуру и уже заявлял о том, что Дания вполне может войти в некий Союз дружественных Франции территорий, на землях которого должны будут располагаться французские гарнизоны. Такая вот дружба на французских штыках.

Наступало некоторое отрезвление, и уже не так любима казалась Франция. Всё же самолюбия Павлу Петровичу не занимать, и когда фигура Наполеона Бонапарта в России стала чуть ли не популярнее самого императора, по крайней мере, так могло показаться при общении в светских кругах, некоторая ревность всё чаще стала посещать монарха Российской империи.

В этом ключе, я даже несколько рисковал, проявляя себя как франкофил. Ещё чуть-чуть, ещё вот-вот и проект отправления французского корпуса в Индию мог начать буксовать. А я всячески за него ратовал.

Между тем, как докладывали мне, в том числе друзья и торговые партнёры из Венеции, итальянские государства, а также оставшаяся часть русского Средиземного флота, с немногочисленным французским флотом, уже готовили масштабнейшую операцию по переброске французского корпуса в сорок пять штыков на Кавказ.

Уже составлен план работы Военторга, на которого возлагается непростая, но весьма прибыльная задача снабжения французского корпуса всем необходимым вплоть до юго-восточной границы Ирана. Вложены немалые средства в закупку всего необходимого, формируются по маршруту следования магазины, тратятся деньги и силы на организацию охраны складов. Так что если французы не пойдут в Индию, я, да и Россия в целом, потеряет более трех миллионов рублей. Продовольствие быстренько проедят, или оно испортиться, фураж сгниёт. Так что вернуть вложенные средства будет крайне и крайне сложно, если вовсе возможно. Да и англичан нужно ещё немного постращать.

Шведская делегация отбыла не солоно хлебавши. Теперь дело за официальной просьбой Александры Павловны, которая будет радеть за шведский народ. И под этой маркой начнет продвигаться нарратив, что Швеция мирная страна, что Россия готова её поддерживать, что только благодаря шведской королеве Александре Павловне Швеция, как государство, ещё существует. Но параду суворовских войск в Стокгольме быть! Причем я буду сильно просить фельдмаршала, чтобы русские солдаты и офицеры прошлись по той дороге, что некогда пришлось идти мне, терпя унижение. А впереди, после, конечно, Александра Васильевича Суворова, должен ехать чуть захмелевший, иначе, чем быть всего лишь чуть пьяным, у него не получится, Матвей Иванович Платов.

*. *. *

Петербург.

21 мая 1799 года.

— Вы подвергаете государя опасности! — уже практически кричал Растопчин.

— Нисколько. Подобный способ передвижения уже был опробирован неоднократно. Я, почитай, полночи ездил и лично всё перепроверял, — отвечал я председателю Государственного Совета.

— Сумасброд! — в сердцах бросил Фёдор Фёдорович Растопчин.

— Считается ли сие, сударь, за оскорбление? — суровым тоном осведомился я.

— Вы ещё додумаетесь на дуэль меня вызвать, — сказал Растопчин и как-то спешно покинул меня.

Правда и я не стал настаивать на дуэли. Это был бы скандал из скандалов, когда два человека, почитай что второй в империи, я, и далеко не последний, Ростопчин, будем стреляться.

Да, мне удалось уговорить государя прокатиться на паровозе. И после тех трудов, которых мне это стоило, не сделать задуманного лишь только по истеричному заявлению Председателя Государственного Совета я не собирался. Тем более, что он не один такой. Да чего далеко ходить? Сам министр здравоохранения, мой друг, Зиневич, и тот читал мне лекцию, что скорость более чем в тридцать километров в час смертельна для человека. А я заявлял в более, чем сорок километров.

И, да, официально, языком от науки, сейчас считается французская метрическая система. Я так и не привык к этим аршинам, фунтам, локтям. Да и наука буксует. Я, к примеру некоторые вещи из квантовой физики, не могу описать в старой метрике.

И вот мы уже сели в мягкие кресла одного из двух вагонов, а паровоз, готовый стать первым в мире, призывно гудел. Сновали журналисты, причем я пригласил и английских и французских, прусских, итальянских. И всем оплачиваю проживание, питание и проезд. Иначе не желали ехать, кобенились. Так отписывались мои люди, отправленные в страны в том числе и для подбора лояльных, а лучше, продажных журналистов. Я же хотел международного резонанса.

— И какой русский не любит быстрой езды⁉ — пытался я создать атмосферу радости, а не страха, царившую в вагоне.

— Ну, мы когда-нибудь поедем? Или нужно сказать какое-то слово заветное? — пытался шутить император Павел Петрович, но я видел, что он чувствует себя некомфортно.

Вот только поздно уже. Слово государя в этом мире что-то да стоит. Раз сказал мне, пообещал, что проедется в поезде, так тому и быть.

— У-у-у! — был дан, как в театре, третий звонок-гудок и весёлое приключение началось.

Всё вокруг покрылось дымом, который также проник в приоткрытое окошко первого вагона поезда. Состав дёрнулся, вызывая недоумение и усугубляя страх. Даже Аракчеев, присутствующий здесь, как и доктор Зиневич, приблизились к государю, готовые прийти к нему на помощь. Я не ухмылялся, не улыбался, еле сдерживая все эти эмоции внутри. Представил, что я зашёл на борт какого-нибудь космического межгалактического корабля, и также проникся некоторым ужасом. Поезд для его нынешних пассажиров — это, наверное, даже более неизведанное здесь, чем некий фантастический корабль, способный бороздить просторы космоса.

И все же я мысленно улыбнулся. Все… миссия выполнена, Анна Коренина может быть довольной. А-то, поди, бедная бегает, все выискивает поезд, ан нет его. Нынче же появился.

Но, вот проходит минута, вторая, поезд неспешно набирает обороты, и государь уже меняет свой страх на некий детский трепет, глядя в окошко, как всё быстрее начинают мелькать деревья и кусты.

— Думаю, господа, что мы уже движемся со скоростью, недоступной большинству лошадям, — сказал император.

— Если позволите, Ваше Величество, примерно до 25 километров в час наша скорость, — заметил я.

— Ох, уж это ваше увлечение французскими измерениями, — уже восторженно говорил Император, хотя ранее мы с ним сильно спорили про метрические системы.

Между тем, поезд набирал обороты, и уже скоро первый круг нашего небольшого путешествия, длиной всего три километра, закончится и мы, либо пойдём на второй круг, либо остановимся.