Солнечный свет, проходя через витражные окна, создавал узоры на полу.

Перед столом стоял Тивериус — высокий мужчина с холодным взглядом и острыми чертами лица. Его синий камзол с серебряной вышивкой подчёркивал статус и вызывал уважение. Но сейчас лицо его выражало раздражение, и пальцы нервно касались рукояти трости.

Ханум, крепкий мужчина средних лет с густой бородой и проницательным взглядом, откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди.

— Значит, это всё? — Тивериус резко повернулся к Хануму. — Тарик испустил дух, твои люди не справились, и этот лекарь продолжает собирать вокруг себя сторонников!

Ханум чуть приподнял бровь, его голос оставался спокойным, но глаза сверкнули.

— Слишком много эмоций, Тивериус. Иногда терпение важнее, чем грубая сила.

— Терпение?! — Гость поднял трость, словно собираясь указать ею на самого Ханума. — Ты понимаешь, что он уходит от любой ловушки, что мы ему ставим? Уходит с достоинством, при этом ещё и усиливает свои позиции!

— Ты переоцениваешь его, — спокойно ответил Ханум, сложив руки перед собой. — Да, он умён. Но никто не совершенен.

— Возможно, — хмыкнул Тивериус, но по его лицу было видно, что он не разделяет уверенности Ханума. — Но что меня действительно выводит из себя, так это твоя нерешительность.

Ханум наклонился вперёд, положив ладони на стол.

— Осторожность, а не нерешительность, Тивериус. Или ты забыл, кто управляет этим городом?

— Ох, я прекрасно помню, — усмехнулся Тивериус. — И напомню, что пока ты «осторожничаешь», он строит лагерь, организует врачей и завоёвывает доверие жителей.

Ханум тяжело вздохнул, его взгляд стал усталым, но твёрдым.

— Ты пришёл, чтобы меня учить? Или у тебя есть конкретное предложение?

Тивериус остановился, сжав трость сильнее. Его голос стал тише, но напряжённым.

— Ты слишком многое ему позволил. Этот лагерь — прекрасный повод показать, что он не всемогущ. Подумай, что будет, если что-то пойдёт не так. Порча материалов, например... Или несчастный случай.

Ханум нахмурился, разглядывая Тивериуса.

— Ты предлагаешь слишком много случайностей.

— Я предлагаю действовать! — Тивериус повысил голос, а затем сразу взял себя в руки. — Этот Элиэзер — угроза. Если ты не видишь этого, то, возможно, стоило бы напомнить тебе о некоторых твоих... прошлых ошибках.

В кабинете повисла напряжённая тишина. Ханум долго смотрел на гостя, а затем медленно встал.

— Это угроза?

— Это факт, — отрезал Тивериус. — Или ты действуешь, или этот лекарь начнёт диктовать условия.

Ханум взял в руки одну из лежащих на столе бумаг, внимательно на неё посмотрел, а затем положил обратно.

— Убирайся, Тивериус. Я подумаю над твоими словами.

Гость на мгновение замер, словно хотел сказать что-то ещё, но затем развернулся и резко покинул кабинет, громко захлопнув дверь.

Ханум остался один. Он провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть усталость, и опустился обратно в кресло. Его взгляд устремился в окно, за которым ярко светило солнце.

Ханум стоял у окна своего кабинета, глядя на темнеющий горизонт. Город, казалось, дышал уставшей суетой: крики торговцев постепенно затихали, дети играли в переулках, а над крышами домов струился лёгкий дым от вечерних костров. Но за этим привычным пейзажем скрывались тени — тени тревог, недосказанности и сомнений, которые разрывали его изнутри.

Он провёл рукой по изящной золотой статуэтке на полке, подарку от Миранды. Эта вещь была всегда рядом, напоминая ему о том, как хрупка жизнь и как легко её потерять.

"Элиэзер…" — имя будто звучало эхом в голове.

Он помнил тот страшный день, когда дочь заболела. Её кожа стала пепельной, а глаза потеряли блеск. Каждый вдох был для неё борьбой, каждое движение — мучением. Ханум тогда впервые за многие годы почувствовал себя беспомощным.

Лучшие лекари приходили и уходили, предлагая дорогостоящие отвары и молитвы. Все безрезультатно. А затем… появился он. Элиэзер.

Этот человек вошёл в их дом не как бог или спаситель, а как обычный, смертный, но с уверенностью в глазах. Он говорил мало, но действовал решительно. Он излечил Миранду за пару минут. Что это было, колдовство или ещё что. Ханума на данный момент это не волновало. Ведь лучшие врачи несмоги ничего сделать, а этот парень… С огромным облегчением Ханум присел в кресло.

Сейчас все же его терзала мысль:

"Как я могу предать человека, спасшего мою дочь? Но как я могу игнорировать требования совета?"

Тивериус был настойчив. Его гость, сидевший сегодня в кресле напротив, не оставил сомнений: Элиэзер — угроза. Но для Ханума он был не врагом, а человеком, который подарил ему второй шанс быть отцом.

Он вспомнил, как Тивериус сказал:— Если вы не действуете сейчас, Ханум, то завтра этот человек заберёт ваш город.

Эти слова больно ранили. Город. Его город. Но какой смысл в городе, если ты теряешь самое дорогое?

Он поднял взгляд на портрет Миранды. Его маленькой девочки, висевший на стене. Её улыбка была такой светлой, такой искренней… Она не знала о тяжести, лежащей на плечах её отца.

— Как же так вышло? — прошептал Ханум, опускаясь в кресло.

Он закрыл глаза и на мгновение представил, как его дочь вновь смеётся, бегает по дому, как она вновь здорова. Но затем перед ним возник образ Тивериуса с его грозным взглядом и настойчивыми речами.

— Элиэзер должен исчезнуть, — твердил он.

Ханум сжал виски руками. Его разум спорил с сердцем. Он не мог допустить, чтобы Тивериус или кто-либо ещё использовали его в качестве оружия против того, кому он обязан жизнью дочери.

Но как долго он сможет скрывать это? Как долго сможет стоять между двумя огнями?

Но только он поднялся со своего массивного кресла, собираясь выйти, как дверь кабинета приоткрылась, и лакей нерешительно шагнул внутрь.

Ханум оглянулся на лакея, который стоял, опустив глаза.

— Кто ещё меня отвлекает? — недовольно бросил он.

— Господин, налоговый инспектор Стефан просит аудиенции, — ответил лакей, осторожно подняв голову.

Ханум нахмурился, провёл рукой по короткой бороде и уселся обратно в кресло.

— Пусть войдёт, — сухо произнёс он.

Через минуту дверь приоткрылась, и в кабинет вошёл Стефан. Его шаги были медленными, почти выверенными, а лицо — сосредоточенным. Он почтительно поклонился, но его движения казались чуть скованными.

— Господин градоначальник, благодарю за возможность побеспокоить вас, — начал