рассказать вам все. Если бы я мог, я так бы и сделал на первой же консультации. Но это разрушило бы мою связь с вами, и что сталось бы со мной тогда? Я бы сделался моральным банкротом и утратил почву под ногами. У меня не было бы ничего, на что я мог бы опереться. С годами я научился доверять вам, и по мере того, как моя уверенность росла, мое состояние улучшалось. Я выздоровел, потому что снова начал верить в себя. Теперь я достаточно силен, чтобы обсудить проблему, которая мучила меня столько лет».

517 Откровенное признание, которое за этим последовало, помогло мне понять, почему лечение приняло столь необычную форму. Первоначальный шок оказался настолько силен, что мой пациент не мог справиться с ним в одиночку. Для этого были нужны мы оба. Именно в этом состояла терапевтическая задача, а вовсе не в реализации тех или иных теоретических допущений.

518 Благодаря подобным случаям я научился придерживаться направления, уже намеченного в предоставленном пациентом материале и его настрое, а не связывать себя общими теоретическими соображениями, которые могут оказаться неприменимыми в данной конкретной ситуации. Практические знания о человеческой природе, накопленные мною за шестьдесят лет, научили меня рассматривать каждый случай как новый опыт, требующий, прежде всего, индивидуального подхода. Иногда я без колебаний погружаюсь в тщательное изучение событий и фантазий детства; в других случаях я начинаю с самого верха, даже если это означает блуждание в тумане самых неправдоподобных метафизических спекуляций. Все зависит от того, сумею ли я постичь язык пациента и, следуя за его бессознательным, на ощупь пробраться к свету. Одни требуют одного, другие – другого. Таковы различия между индивидуумами.

519 Особенно это верно в отношении истолкования символов. Два разных человека могут видеть похожие сны, но, если один из них молод, а другой стар, беспокоящие их проблемы будут разными, а значит, было бы абсурдно толковать оба сна одинаково. Хороший пример – сон, в котором компания молодых людей едет верхом по широкому полю. Сновидец скачет впереди и перепрыгивает через большую канаву. Остальные падают в воду. Юноша, рассказавший мне этот сон, принадлежал к осторожному, интровертному типу и боялся любых авантюр. Тот же сон видел старик, который не ведал страха и прожил активную предприимчивую жизнь. Когда ему приснился этот сон, он был неугомонным инвалидом, доставлявшим массу хлопот своему врачу и сиделке. Непослушание и беспокойность явно шли ему во вред. Очевидно, сновидение подсказывало молодому человеку, что он должен делать, а старику – чего он делать не должен. Нерешительного молодого человека оно воодушевляло и поощряло к прыжку, а старый охотно прыгнул бы и сам. Однако этот еще тлеющий в нем дух приключений и составлял его главную проблему.

520 Данный пример показывает, насколько сильно истолкование сновидений и символов зависит от индивидуальных особенностей сновидца. Символы многозначны и часто представляют противоположности, как, например, stella matutina, утренняя звезда, которая символизирует не только Христа, но и дьявола (Люцифера). То же самое относится и ко льву. Правильная интерпретация зависит от контекста, то есть от ассоциаций, связанных с образом, и от фактического состояния разума сновидца.

5. Архетип в символике сновидений

521 Выдвинутая нами гипотеза о том, что сновидения служат цели компенсации, – очень широкое и всеохватывающее предположение. Оно означает, что мы считаем сновидение нормальным психическим явлением, заключающимся в передаче бессознательных реакций и спонтанных импульсов сознательному разуму. Поскольку лишь немногие сновидения носят явно компенсаторный характер, мы вынуждены обращать особое внимание на язык сновидений, который мы считаем символическим. Изучение этого языка – почти наука. Как мы уже убедились, ему свойственно бесконечное разнообразие индивидуальных выражений. Они могут быть расшифрованы с помощью самого сновидца, который предоставляет ассоциативный материал, или контекст сновидческого образа, благодаря чему мы можем рассмотреть все его проявления, как бы обходя вокруг. Данный метод пригоден во всех обычных случаях – например, когда родственник, друг или пациент рассказывает вам сон в ходе беседы. Но когда речь идет о навязчивых, повторяющихся или эмоционально заряженных сновидениях, личных ассоциаций сновидца уже недостаточно для удовлетворительного толкования. В таких ситуациях мы должны принять во внимание тот факт, что в сновидении часто встречаются элементы, которые не принадлежат личности сновидца и не могут быть выведены из его личного опыта. Фрейд, который первым заметил и описал эти элементы, назвал их «архаическими чертами». Архаические черты суть мыслеформы, необъяснимые сквозь призму собственной жизни индивидуума. Скорее, они представляют собой исконные, врожденные и унаследованные от наших предков составляющие человеческого разума.

522 Если человеческое тело состоит из органов, имеющих долгую эволюционную историю, логично ожидать, что и разум организован похожим способом и тоже имеет свою историю. Под «историей» я понимаю не тот факт, что разум строит себя сам посредством сознательных традиций (язык и т. д.), но скорее его биологическое, доисторическое и бессознательное развитие, начавшееся с архаического человека, чья психика была подобна психике животного. Эта чрезвычайно древняя психическая материя образует основу нашего разума точно так же, как строение нашего тела восходит к общей анатомии млекопитающих. Опытный глаз морфолога везде обнаруживает следы этой исходной модели. Равным образом, опытный исследователь психики не может не видеть аналогий между сновидческими образами и продуктами примитивного разума, его représentations collectives или мифологическими мотивами. Но как морфолог нуждается в науке сравнительной анатомии, так и психолог не может обойтись без «сравнительной анатомии психики». Он должен обладать не только достаточным опытом толкования сновидений и других продуктов бессознательного, но и глубокими познаниями в мифологии в ее самом широком смысле. Не владея этими знаниями, он даже не увидит параллелей между неврозом навязчивых состояний, шизофренией или истерией и классической одержимостью демонами.

523 Мои взгляды на «архаические черты», которые я назвал «архетипами»[187], или «первообразами», постоянно подвергаются критике со стороны людей, плохо разбирающихся и в психологии сновидений, и в мифологии. Термин «архетип» часто понимают неправильно – как означающий некий определенный мифологический образ или мотив. И образы, и мотивы, однако, не более чем сознательные, а потому крайне изменчивые представления; было бы абсурдно полагать, что они могут наследоваться. Архетип, напротив, есть унаследованная человеческим разумом предрасположенность формировать представления мифологических мотивов – представления, которые сильно варьируются, но не теряют при этом своей исходной структуры. Существуют, например, многочисленные представления мотива враждующих братьев, но сам мотив остается неизменным. Эта унаследованная склонность инстинктивна, как, например, витье гнезд или миграция у птиц. Такие représentations collectives встречаются практически повсеместно и характеризуются одними и