Светильники заливали мягким светом его импровизированный кабинет. В нем было полно книг, на полу лежали ковры, картины висели на выкрашенных зеленой краской стенах. Это была приятная комната, несмотря на запах, доносившийся снизу всякий раз, когда портилась погода.

Он снял цилиндр, положил его на стол, поставил рядом бокал виски и со вздохом опустился в кресло. Сбросил туфли, стянул носки и начал массировать уставшие за день ноги.

– Ну вот, опять, – проворчал он, обнаружив, что кожа снова начала шелушиться. Только одна его конечность была человеческой, вторая представляла собой лапу огромного жука, выторгованную им когда-то у одного культиста с Ислы. Жестоко обморозив ноги в одной экспедиции двадцать с лишним лет тому назад, он, придя в себя, был вынужден применить к себе свое искусство мультивидовой хирургии. В подобных случаях результат был непредсказуем, как в лотерее, и он долго перебирал конечности млекопитающих, пока не наткнулся наконец на абсолютно инертные свойства плоти жуков. Оперировать на себе было больно и почти невозможно, однако с помощью друзей-фоноев ему все же удалось присадить конечность жука к культе, оставшейся от его собственной ноги.

Он подался вперед, вытащил из-под стола щетку и принялся скрести ею свой панцирь-кожу. Роговые частички сыпались на ковер с таким стуком, словно шел дождь из ногтей.

Из-под кресла вдруг вышла черная кошка, постояла, окинула Воланда с его замашками презрительным взглядом и вышла. Тот только хмыкнул, пока животное, горделиво подняв хвост, шествовало из комнаты вон.

Покончив с одной ногой, он потер для утешения вторую, более слабую человеческую ногу и отхлебнул виски. На столе лежал конверт от бейлифа, витиеватая подпись Лутто была ясно видна даже в полусвете комнаты.

Интересно, кто на этот раз?

Открыв конверт, он разложил заключенный в нем документ у себя на коленях. Имена и адреса поплыли у него перед глазами.

«Делтрун, район Шантиз, Третья Западная улица. Бакунин, Скархауз, организует выступления рабочих „Ферриби“, спит в квартире над главным офисом „Рабочего союза“. Бухарин, создает неприятности для „Коумби“, Старый квартал, квартира номер три в комплексе „Таврида“. Плеханов, Четвертая улица, Скархауз, рядом с неогороженным иреном. Седова, его жена, адрес тот же».

Неразборчивые каракули внизу страницы, приписка самого бейлифа. Комментарий к общему списку: «Да пребудут они более полезными впредь, чем пребывают ныне». Ему стало любопытно, кем были эти люди, какую роль они играли в делах города и чем не угодили бейлифу.

Комната вдруг наполнилась шелестом:

– Воланд…

Доктор Воланд поднял голову в тот самый миг, когда громадный паук входил внутрь через световой люк на потолке.

– Ты вернулась. – Он встал, словно приветствуя гостя, пришедшего на ужин.

– Да. – Ее голос звучал как шелест ветра всякий раз, когда она входила в это состояние. – Я принесла… еще двоих.

– Отлично! Где ты их оставила?

– Внизу, в первой секции бойни.

– Молодец.

Трансформация произошла прямо перед ним: тело паука исказилось, слегка раздулось, и… она приняла свой обычный облик. Воланд шагнул к комоду, вынул оттуда один из своих халатов с монограммой и подал ей.

Нандзи сказала:

– Спасибо, – и он, как всегда, с восторгом отметил две паучьи лапы и два сустава, которыми они не слишком изящно, зато надежно и эффективно крепились к ее человеческому торсу. Чудо, что она вообще могла ходить, и это чудо совершил он, его искусство.

Воланд сиял.

– Хочешь принять горячую ванну? – предложил он. – Огненные зерна сегодня особенно хорошо греют.

– Да, если тебе не трудно.

– Конечно не трудно. Для тебя все, что угодно, моя девочка.

Ее мягкая улыбка – та, в которую он влюбился давным-давно, задолго до того, как открыл ей свои чувства, – лишь усиливала действие ее природных чар. Она была намного моложе его, и разница в летах, как и многое другое, будила в нем желание оберегать ее. Воланд был готов на все, лишь бы Нандзи чувствовала себя рядом с ним защищенной.

Воланд повстречал Нандзи пять лет тому назад в городе Юуле, на другой стороне Й’ирена, где рухнувшая каменная кладка одного дома размозжила ей обе ноги. Юул был тихим местечком. Со стороны спокойного моря дул легкий ветер с характерным запахом рыбачьих лодок, который только усиливал любовь Воланда к этому отдаленному городу.

Нандзи лежала на земле у гавани, мелкий дождик уже налил вокруг нее небольшие лужи, а в руках она сжимала цветок, который, как она объяснила между приступами накатывавшей боли, несла матери. Как он мог в нее не влюбиться? Рыбаки и докеры помогли ему разобрать завал, в который превратилась рухнувшая от небрежения стена дома.

Они молча смотрели на ее переломанные ноги, а ее вопли разрывали тишину, точно взрывы.

Но он сказал ей тогда, что сможет помочь.

Воланд был легендой медицинского подполья и даже несколько лет стажировался у великого доктора Тарра в Виллджамуре, пока их этические разногласия не сделались слишком очевидны. Воланд обладал способностью, которой никогда не было у Тарра: он умел пользоваться иными силами, оставаясь частью повседневного мира.

Воланд ни в коей мере не был культистом, к реликвиям он относился настороженно. Другие взирали на артефакты давно минувших культур с затаенной тоской; многим казалось, что в те времена все было много лучше, чем сейчас; но Воланд не раз видел, как культисты пользовались этим древним наследием в низких целях обогащения. Он считал подобные поступки вкупе с неразборчивым применением древних технологий недостойными и потому твердо решил отвернуться от прошлого и работать исключительно на благо будущего. С тех пор его принципы не изменились.

В молодости ему довелось ухаживать за умиравшей девушкой из ордена Природы. Она работала в одиночку и, если верить ее словам, занималась насекомыми. Истекая кровью на его операционном столе, она поведала ему свое тайное, последнее желание – чтобы кто-нибудь, может быть, даже он, таинственный молодой доктор, пытавшийся ее подлатать, продолжил ее дело. Она умерла, а он, выполняя ее предсмертную просьбу, обследовал ее вещи.

Тщательно изучив ее журнал, он скоро обучился искусству культистов.

Он работал не покладая рук. Скоро он научился подгонять и присоединять части тел насекомых к человеческим телам. Это была точная наука. Когда вспыхивал, искря, фиолетовый свет и паутиной лучей соединял в противоестественное единство две разные плоти, он не знал, как именно это происходит, знал только, что оно срабатывает. По-настоящему.

Он как раз находился на пике своего могущества, когда обнаружил на набережной Нандзи. Он предупредил ее обо всех опасностях и неопределенностях, связанных с его наукой. Но она лишь посмотрела на культи, оставшиеся от ее ног, и приняла предложение.