И он восстановил ее тело там, где оно было утрачено.

Сначала кровь текла отовсюду, собираясь в лужи на полу, так что Воланд уже решил, что потеряет ее прямо на операционном столе. Он трудился над ней шестнадцать часов, сначала с хирургической точностью извлекая из ее тела расплющенные фрагменты того, что было когда-то ее костями, потом присоединяя, формируя и удлиняя конечности, взятые у паука. Понадобились две операции, прежде чем новые конечности встали каждая на свое место. Еще шестнадцать часов ушло на проверку того, что ткани состыкованы правильно, что кости и сухожилия сходятся в нужных местах и что ее тело не отторгнет их впоследствии. Он справился с помощью фоноев, со всем старанием, тщанием и любовью применяя свою систему.

Тогда он ждал ее пробуждения в молочном свете раннего утра. Время тянулось, он сидел, упираясь рукой в стену, тепло занимающегося дня разжигало в нем примитивное чувство.

И все же усталость была сильнее: он как будто отдал всю душу, восстанавливая ее тело.

Постепенно его лицо стало печальным, потом встревоженным, но вот… ее пальцы шевельнулись! И все благодаря могуществу древней расы, дауниров, обладавших технологиями, неведомыми ныне. То, что он сотворил с их помощью, потрясло его, потрясло взаимодействие умов, оказавшееся возможным через тысячелетия.

Очнувшись, Нандзи заплакала.

Поначалу она была охвачена тревогой и плакала днями напролет от боли. Воланд ужаснулся. Он не сомневался, что двигаться она сможет, но какой же он дурак, если решил, что она станет улыбаться с самого начала. Как он мог быть таким наивным? Пока она поправлялась, он убрал из операционной все следы крови, слизи, лоскутки кожи, соединительную ткань, волосы и постепенно отскреб комнату до полного блеска, пока не почувствовал, что очистил и себя от гнева, скопившегося у него внутри.

Сюрпризы на этом не закончились. Когда утихла боль, наступило молчание. Конечно, судить по нему о настроении девушки было нельзя, однако ему казалось, будто внутри ее поселилось что-то примитивное. Расспрашивая ее день за днем, он боялся, что она жалеет о своем решении, но это было не так. Судя по всему, она скоро забыла о том, кем была раньше. А он и так ничего не знал ни о ее семье, ни о том, где она выросла. И похоже, никогда уже не узнает.

Когда она впервые превратилась в необычайно большого паука, он напугался чуть не до смерти. Однако она скоро свыклась со своим новым «я», и Воланд тоже постепенно привык к тому, что время от времени она отрыгивала паутину, а иногда стремительно и неконтролируемо меняла облик. Однако необычнее всего было то, что он испытывал к ней сильнейшую симпатию, почти родительские чувства, ведь он, в конце концов, вложил в нее столько труда. Но это было не главное. Между ними теперь образовалась какая-то связь. За фасадом ее уникального тела жила душа. И она тоже стремилась к нему, быть может, отчасти в благодарность за спасение, но его это не волновало. Обычные правила зарождения симпатии не распространялись на их случай. В их отношениях выковывалась новая психология.

Ощущал ли он себя ее хозяином? Может быть, именно так ошибочно воспринимали их отношения другие люди? Нет, владельцем он себя не чувствовал. Он любил ее как существо, равное себе. Она была для него не способом вложения капитала, не блестящим доказательством его исключительных способностей. Больше всего он боялся, что она не примет своей новой физиологии, но она уверила его, что нисколько не боится и не испытывает никакого отвращения, ей и в голову не приходит рассматривать происшедшее с ней с такой точки зрения. Напротив, она чувствует себя обновленной, усовершенствованной женщиной. Выражение ее лица смягчалось всякий раз, когда они обсуждали ее физическую форму. Она говорила, что восхищается своими новыми способностями и Воландом, даровавшим их ей. Она осыпала поцелуями его лицо. Ее прежняя жизнь прервалась, чтобы она смогла еще больше полюбить себя новую.

Возможно, теперь она была не совсем женщиной, но и уродом она себя тоже не считала. Напротив, она настаивала на том, что удовлетворена собой нынешней куда больше, чем прежней. Так что к Воланду вернулся спокойный сон, ведь он знал, что достиг полного успеха в своей работе.

Нандзи вошла в спальню, обернув полотенце вокруг талии. Ночь была долгой, и теперь она нуждалась во внимании Воланда. Он поднял голову и подкинул в огонь пару поленьев в напрасной попытке вдохнуть больше тепла в холодные каменные стены.

– Моя дорогая… – Воланд взял ее руки в свои. Как она была красива, стройная молодая женщина с влажно блестевшими мокрыми волосами! Грудь у нее была маленькая и нежная, отблески огня добавляли определенности аккуратным чертам ее лица. – У тебя сегодня замечательный улов. Ты воистину удивительная юная леди.

Нандзи всегда с удовольствием выслушивала такие слова, это подтверждало его отношение к ней, а он никогда не уставал говорить ей комплименты.

Сжав его запястья ладонями, Нандзи повела его к дивану, где начала раздевать: на пол упала сначала рубашка, затем штаны. Они жарко целовались, пока она ласкала его жучиную ногу.

Быстрым движением руки он сбросил с нее полотенце, обнажив ее нижние конечности: две длинные паучьи лапы, которые крепились соединительными волокнами, уходившими в глубину ее тела до пояса. Он пожирал ее жадным взглядом.

Воланд улегся, а она целовала его грудь, ее откровенные эмоции наполняли воздух, вся ее страсть была направлена сейчас только на получение удовольствия. Его пенис затвердел, и она взяла его в рот, но через некоторое время выпустила и оседлала его, две огромные черные лапы с удивительной гибкостью и проворством двигали ее торс. Волоски на ее конечностях были редкими и жесткими, точно щетка, когда он проводил по ним своими ладонями. Она приняла его в себя еще раз, через естественное отверстие; он удивился, когда это случилось впервые, – он думал, что после всех операций у нее просто не осталось таких мест, куда можно было принять мужчину. Ощущение липкости усиливало его удовольствие, она это знала, но первой кончила все-таки именно она, Нандзи: содрогнувшись неудержимой внутренней дрожью, она выпустила из себя шелк. Он тоже продержался недолго и короткими порциями выпустил себя в ее нутро.

Их жидкости смешались, часто из-за этого образовывались пятна. Он поднял с пола ее полотенце, чтобы вытереть их.

Нежная улыбка проступила на ее лице, когда она подползла к нему ближе и легла, положив ладонь ему на живот. Так они лежали, наслаждаясь теплом от камина, их близость нарастала даже в молчании. Они будто вели безмолвный разговор. Он знал, что самки пауков в естественной среде обитания обычно съедают самцов после спаривания, но Нандзи пока не проявляла такого желания, и это его радовало.

Хотя ведь и мне суждено когда-нибудь умереть, так что…

Завтра он займется трупами, которые она принесла. А пока он зажег себе сигариллу и стал расспрашивать ее о том, как прошел ее день.

– Прекрасно, – сказала она. – Этот следователь, он такой забавный. Вечно читает мне мораль, но без малейшего высокомерия. У него это получается даже мило.