— Мне кажется, лучше остановиться, — испугался Арбов.

— Я из небытия?!.

Повисла пауза.

— Сказать так — продолжил Борис Арбов, — поставить точку. А что, глубокомысленно и весьма эффектно… Мало что понял в смысле, истине, сути… В истине, смысле, сути бытия… Пробавлялся банальностями. Теперь мне смысл небытия подавай?.. Но о бытии я хотя бы знал, что это благо!

Арбов обнял отца.

— Смотреть ужасающие, а потом преисполненные гармонии и света картинки перед порогом, — отец Арбова освобождается от объятий. — Не смотреть после. Какой в этом смысл? Какая здесь истина? Ужас страшнее, чем в Реальности. Гармония и свет вообще несоизмеримы с реальными — с теми, что иногда даны, даются нам в жизни и жизнью. Эта истина освобождает тебя или же издевается над тобой… лишает надежды, лазейки, даже щелочки маленькой саму реальность?

— Лучше всё-таки знать, — еле слышно сказал Арбов.

— То, что вначале ужас, а потом свет — это что, победа? Твоя? Бытия? Небытия? Или же просто специфика нейрохимической реакции в угасающем мозге? А там, за порогом, после ?.. Я всегда считал, что нет тайны, нет вообще ничего, и не может быть. Но отсутствие оказалось настолько несоразмерно тебе и душе, так немыслимо глубоко, что… — хватает Арбова за плечо. — А я вот не знаю, что! Отсутствие несоизмеримо глубже всего, что есть, всего, что будет — нам не представить. Вот в чем дело. А не в том даже, что Небытие неимоверно больше Бытия. Бытие камуфляж, понимаешь?!

Арбов пытался успокоить его объятием. Отец тоже обнимает его.

— И только вернувшись оттуда , — говорит отец Арбова, — сейчас вот только вдруг понял. Главное — глубина. Глубина чего — это уже подробности.

— Если в самом деле такая глубина, если столько отсутствия и Ничто, значит, бытие безосновно, ведь так? Так?! — Арбов спрашивает, закликает отца, будто от него зависит здесь. — Пусть безосновность, ладно? Ни величия, ни разрешения, снятия всех неразрешимых противоречий, ни истины, ни цели — пусть безосновность только. Это значит, что бытие, свобода и мы сами — не фикция, не наша дурная фантазия, не сон. И пусть Небытие сколько угодно превосходит бытие, что нам тогда до этого!

— Не для моих мозгов это, Сёма, — говорит отец Арбова. — Надо было вернуть оттуда кого-нибудь поумнее. А ведь мне скоро уже обратно. Обратно. — Борис Арбов будто пробует на вкус слово. — Это называется по-другому. Мне во второй раз придется умирать.

Арбов прижимает отца к себе. Они стоят так щека к щеке.

— Ты знаешь, Сема, мало-помалу я начинаю поучать тебя по жизни. Тебя всегда бесили мои советы, нотации. Потому, наверное, что ты сын, я отец. К тому же этот мой зуд советовать — в этом и мое самодовольство и…

— Папа, какие тебе еще нужны доказательства собственной реальности?

— Вот ты сейчас остришь, я демонстрирую способность к самоиронии, а ближе… к концу мы устанем друг от друга, будем выжаты, измочалены, как у нас всегда бывало. И сама, — он опять ищет слово, — экстремальность ситуации «воскрешения» ничего не изменит.

— Это такая бесконечность, да? Разумеется, дурная. Она именно меня всегда и возмущала. То есть получается, я боролся не с тобой, папа, а с бесконечностью? Но любовь… почему любовь ничего почти-что не меняет здесь? Почему ничего не может?

— Она утяжеляет, Сёма. Всё становится здесь зануднее, может, даже бездарнее, когда любовь.

— Но она есть. И слава Богу.

— У меня всё же есть одно преимущество перед тобой, Сёма. Я лучше переношу собственную бездарность. Особенно сейчас.

— Просто отцовская любовь великодушнее и терпеливее сыновней. Но это нехитрое знание вот как-то не следует из моего собственного отцовского опыта.

Лидия достала было мобильник, но передумала, вообще отключила аппарат, убрала в сумочку. Зашла на почту, купила карточку.

— Рич, привет, — обрадовалась Лидия, когда на другом конце ей спросонок сказали «Алло!»

— Есть работа. Рич, тебе наверно уже надоело разоблачать супружескую неверность?

— Ну?

— Приготовьтесь к гимнастике для мозгов. Мария Кляйн. Ты записываешь? Родилась пятого апреля 1950-го во Фрайбурге. В 1974-м, обвенчавшись с Куртом Ветфельдом, уехала с ним в Штаты, умерла три года назад в… Что? Хорошо, я всё тебе сброшу на e-mail.Но ты послушай, послушай, говорю, я это писать не стану. Изучи подробнейшим образом все обстоятельства смерти, было ли что подозрительное, проводилось ли расследование. И так далее, и так далее, не мне тебя учить. Если будет хоть что-то, пусть даже не сомнение — тень сомнения, копай не останавливайся. Подними всё о её муже, это в любом случае, ты понял? У тебя есть какие-нибудь контакты во Фрайбурге? Да! Вот и славно. Результаты вышлешь, нет, в отель ни в коем случае, не в отель, говорю, ты слышишь? Я пошлю e-mail с почты, на почту и отвечай. Нет, e-mail на почте, это не девятнадцатый век. Нет, это не мания преследования. Нет, мне самой ничего не угрожает кроме кризиса среднего возраста. Да, я примерно знаю, сколько это будет стоить. В чем здесь гимнастика для мозгов? А ты начни, начни, увидишь. Это тебе не бухгалтера Джонсона сфотографировать с секретаршей из соседнего отеля в ресторане.

Смеется какой-то остроте своего собеседника.

— Ладно, Рич. Пока.

— А мне уже не важно, как это сделано, для чего — я хочу, чтобы он был, — говорит, вдалбливает Арбов управляющему. — И чтобы он не страдал.

— Я вам уже говорил Семен, это у нас впервые. Почему вы мне не верите?

— Чем же мой отец…

— Не в нем даже дело, — перебил его управляющий, — что-то сейчас происходит с самим аттракционом.

— Значит, есть надежда, что отца оставят?

— Чего вы от меня хотите? Я всего-навсего продаю билеты на входе.

— Но если с аттракционом действительно что-то происходит, значит, завтра у вас может появиться возможность влиять? Ведь этого исключить нельзя?

— Вы так уверены, что если мы вдруг сумеем вмешаться, это пойдет во благо? — спросил управляющий.

— Мне не нужно благо. Я хочу, чтобы отец остался. К тому же… — Арбов запнулся и тут же взорвался. — Я не верю, что вы совсем ничего не можете. Тот, кто продает билеты (если вам уж так дорога такая аналогия), как правило, смазывает шестеренки, делает мелкий ремонт при необходимости и уж точно, что может переключать скорость.

— Может быть. Может быть, вы и правы, — управляющий потемнел, точнее, посерел лицом, но вы знаете, что скорость надо именно убавить? А вдруг наоборот?.. Вот и я не знаю. — Вспомнив о своей маске, — а что, если методом тыка, а? Если что переиграем, делов-то, повернем карусель обратно.

Арбов схватил его за грудки.