В кадр неторопливо вплыла знакомая голова. Лиля была взъерошена, точно угодившая под дождь птица; разноцветные пряди топорщились сильнее обычного, из ушей исчезла часть пирсинга, на скулах лиловели кровоподтеки. Герка испытал острый приступ дежавю. Не так давно ему уже доводилось видеть подобное — девчонку в руках смертельно опасных тварей. Только теперь вместо мертвых подростков Лилю волокли старые знакомые, дэв Арбоб и «джинсовый» дядька — Скоморох, как называл его Юдин. Самое страшное, что девушка даже не сопротивлялась, безжизненным кулем обмякнув в руках конвоиров. Глаза ее растеряли колдовскую зелень, выцвели, потускнели, превратившись в две перегоревшие лампочки. Хотелось броситься к ней, встряхнуть как следует, защитить как тогда, в логове Некрополита, но… Лиля была за сотню километров. Оставалось только наблюдать и надеяться на хорошую мину при очень, очень, очень плохой игре. Трезво оценивая свои актерские способности, Воронцов вовсе не был уверен, что ему удастся сохранить скучающе-равнодушный вид.

Довольно легко преодолевая сопротивление панкушки, Скоморох и Арбоб дотащили ее до Т-образной деревянной конструкции, предназначение которой наконец-то прояснилось. Арбоб споро приматывал Лилины руки веревкой к поперечной перекладине. По тому, как неровными рывками трансформировалось тело дэва, Герка понял, что Лиля боится. Старательно загоняет страх поглубже, пытается не выпускать его наружу, но страх подобен воде: если он есть, то всегда найдет куда просочиться. Даже от этих крох уродливый дэв, постепенно утрачивавший сходство с человеком, начинал терять контроль над собой, то и дело глухо порыкивая на Лилю. Закончив свою часть работы, Арбоб поспешно вышел из кадра, видимо боясь окончательно слететь с катушек. У «креста» остался стоять Скоморох, только что закончивший привязывать ноги дочери к основанию. Он не спеша присел, загребая горсть гвоздей из коробки, и Гера похолодел, осознав, что сейчас произойдет. А Скоморох уже деловито поигрывал невесть откуда взявшимся молотком. Забывшись, начисто выбросив из головы все попытки казаться равнодушным, Воронцов подался вперед, едва не касаясь дисплея носом.

— Он не сможет, — прошептал Гера. Сейчас юноша очень радовался полумраку салона, скрывшему, как посерело его лицо. — Это же его дочь… Он не посмеет!

В голове никак не укладывалось, что родной отец может вот так запросто взять гвозди и… Герка старательно гнал от себя кровавые картинки. Скоморох между тем, с силой разжав Лиле пальцы, направил гвоздь в беззащитную ладонь — ровно в середину между линией Жизни и линией Судьбы. Но нет, это ведь блеф?! Очередная театральная постановка Хозяина?! Ведь так не может быть… ведь это чудовищно, по-настоящему чудовищно! И Скоморох, обычный усталый дядька в дурацком разноцветном джинсовом костюме, сейчас выглядел для Геры уродливее и страшнее, чем дэвы, Некрополиты, мертвецы и все иные монстры, вместе взятые.

— Он не сможет… Не сможет…

— Вы недооцениваете мою власть, Герман Владимирович, — Остен вздохнул притворно-разочарованно. Рывком поднявшись с табурета, он выпрямился во весь свой немалый рост, звучно прочистил горло и продекламировал: — Гвозди б делать из этих людей! Крепче б не было в мире гвоздей!

Он театрально взмахнул рукой. Таким жестом секундант опускает платок, объявляя начало дуэли. Так радушный хозяин приглашает гостей в распахнутую дверь уютного дома. И, как это ни странно, таким же точно жестом приказывают отцу вбить гвоздь в ладонь родной дочери.

Стук металла о металл, раздавшийся при соприкосновении бойка со шляпкой, оказался совсем негромким — гораздо тише, чем треск рвущейся под напором острой стали плоти. Мокрый, отвратительно чавкающий звук радостно ворвался во все доступные уши. Он растянул аристократичное лицо Остена в блаженной улыбке. Он до бледной синевы сжал пальцы Скомороха на прорезиненной рукоятке молотка. Он согнал остатки краски с Геркиных скул. В долю секунды. А затем он потонул в отчаянном крике, безнадежном и беспомощном, от которого у Герки узлом завязались внутренности, — так страшно Лиля не кричала даже на разделочном столе Некрополита.

Многим ли жителям Земли, родившимся после смерти одного известного парня из Библии, доводилось вживую видеть, как распинают человека? Герка, не веря, следил за происходящим, думая лишь о том, что всю жизнь представлял распятие совершенно неправильно. Отчего-то ему казалось, что распинаемый остается абсолютно неподвижным, на деле же…

Примотанная к импровизированному кресту за руки и ноги, Лиля сохранила свободу движения тела. С каждым ударом она извивалась змеей, словно пытаясь увернуться, ускользнуть от невыносимой боли. Гере отчаянно хотелось куда-нибудь спрятать глаза. Не просто отвести в сторону, а вынуть скользкие белки, засунуть их в коробку, а коробку утопить в море, предварительно обмотав цепями. Где-то внутри, там, где обычно разрастался комок леденящего ужаса, парализующий мышцы, сковывающий суставы, отнимающий всяческую волю к сопротивлению, сейчас угрожающе тлели багровым угли разгорающейся ярости. Герка Воронцов не отрывался от дисплея и смотрел, впитывая Лилину боль. Каждый крик, каждая слезинка, и выражение муки на остреньком личике, и конвульсии покрытого синяками тела, и потекшая тушь, и прокушенные губы — во всем этом не было ни капли фальши, не было игры. Спасая его, Лиля знала, какая кара ее ожидает, но тем не менее не колебалась ни секунды. И Герке хотелось быть хотя бы вполовину таким же стойким и мужественным, когда придет время отдавать долг. Все Лилины муки он собирался вернуть сборщикам сторицей. С огромными процентами. Потому что внезапно понял: что бы ни произошло между ним и Лилей, каковы бы ни были их отношения, он никогда и никому не позволит безнаказанно причинять ей вред.

А Остен, заложив руки за спину, расхаживал по комнате, похожий на цаплю. Зычным, театральным голосом он декламировал стихи, рваный ритм которых удивительным образом совпадал с ударами молотка.

Команда, во фронт! Офицеры, вперед!

Сухими шагами командир идет.

И он вышагивал сухим, чеканным шагом, то заслоняя собой палача-Скомороха, то исчезая за пределами экрана.

У кого жена, брат —

Пишите, мы не придем назад.

Стучал молоток, позвякивая о широкую шляпку гвоздя. Глухо стонало дерево, принимающее в себя его острый хищный нос. Обиженно чавкало раздираемое мясо. На пол падали крупные частые капли рубинового цвета. Весь этот шум, неслышный, но громоподобный, вторил Остену: она не придет назад! Ты не придешь назад! Никто не придет назад!

Адмиральским ушам простукал рассвет:

«Приказ исполнен. Спасенных нет».

Тук! Спасенных нет. Тук! Спасенных — нет. Тук! Спасенья нет.

Воронцов понимал, что сейчас испытывает ментальное давление, сродни тому, что применяли Лиля и Юдин, только не мягкое и незаметное, а тяжеловесное, точно бульдозер, и точно так же прущее напролом. Менее деликатное, зато более эффективное. Всего две минуты. Всего два гвоздя. И Герка не выдержал.

— Да хватит уже! Хватит! — закричал он. — Все! Я вас понял! Довольно!

От крика сова на капоте нервно замахала крыльями. Новиков даже не вздрогнул, продолжая спокойно крутить «баранку». Остен прервался, задумчиво глядя в камеру, но экзекуция при этом не остановилась ни на секунду.