Легка на помине, из своей комнаты в коридор вышла Аполлония. Ее шаги с другими было не спутать. Она прошла мимо Нининой двери и захромала в другой конец коридора, на кухню. Семь дверей выходило с двух сторон в коридор. Дверь Аполлонии была последней, у туалета.

«За водой пошла», — подумала Нина. Что еще было делать на кухне в половине третьего ночи? Последнее время Аполлония стала выдыхаться. Нина увидела ее во вспышке воспоминания на балу в гимназии, где они вместе учились. Сказал бы кто тогда, двадцать лет назад: Аполлония — Полли, как ее тогда называли, генеральская дочь, выйдет замуж за слепого мужика и станет уборщицей «Полей». «А что это она так долго на кухне делает? — принялась гадать Нина. — Или чай кипятит? Выпью и я чая, все равно не заснуть…» Кареева встала, накинула халат и пошла на кухню к кузине.

Кухня была темной. Нина на миг усомнилась: не пропустила ли она случайно шаги Аполлонии из кухни обратно к себе? Нет, не пропустила. Аполлония сидела у своего стола. Зажмурившись от зажженной Ниной лампочки, она так и осталась сидеть со сморщенным лицом.

— Ты что здесь делаешь? — спросила Нина.

— Бессонница замучила.

— И меня.

— Если тебе свет не нужен, выключи, пожалуйста.

— Сейчас, только воду поставлю.

Нина взяла со стола свой чайник и пошла к раковине.

— Ты мой чайник опять поставь, — предложила Аполлония. — Воды тебе там хватит, и она еще не совсем остыла.

— И заварка осталась?

— Я пью без заварки.

«Чай экономит», — решила Нина.

— Заварить на двоих?

— Спасибо, но я чай пить перестала.

— Что так?

— Вредный он. Кипяток — лучше.

«Ну да, так ты и скажешь правду», — усмехнулась про себя Нина.

Она поставила чайник, приготовила заварку и погасила свет.

— Полли, что будет со всеми твоими, если ты свалишься? — спросила она молчаливую Аполлонию. — Взгляни на себя — ты истощена и физически, и психически. Я тебя очень прошу, позволь мне для моего же спокойствия хотя бы раз в неделю покупать вам продукты. Это мне ничего не стоит: пенсия за мужа плюс моя зарплата — немалые деньги, на нас с Витюшей вдвоем более чем достаточно. Зачем так упрямо отказываться? Мы же родные.

— Вода кипит, — сказала Аполлония. Нина заварила чай и, взяв табурет, подсела к кузине.

— Полли, к чему эта гордость?

— Гордость? — громко переспросила, как вскрикнула, Аполлония и добавила тихо: — Гордости у меня давно нет. Не надо, Нина, опять ты о том же…

— Ты не выдержишь, если будешь так продолжать. Я уверяю тебя. Извини, что я повторяюсь, но в последние дни ты выглядишь просто пугающе плохо…

— Это не то, что ты думаешь, Нина. Это другое…

У Нины екнуло сердце. «Неужели и ее гложет то же самое?»

— Что ты имеешь в виду?

Аполлония еще больше сжалась и сказала:

— Я сделала одну глупость. Боюсь, что большую. Сейчас время такое, с каждым человеком надо быть осторожной… Сколько мерзавцев перевидала, а вот об этого споткнулась, не могла вынести…

— Какой мерзавец? Где?

— Была у Степана одна старая книга из Благовещенского монастыря в Посаде. Редкая рукопись. Принесла я ее продать в букинистический магазин, а там мне за нее копейки предлагают. Тогда я решила попытать счастья в АКИПе. Знаешь этот архив? Он находится недалеко от нас, за Зубовской площадью. Принял меня там замдиректора, вот уж негодяй. Посмотрел мою книгу и набросился: «Откуда? Как это она к вам попала? От кого?» Какое там покупать — отобрал ее, и все. Имущество монастырей, говорит, перешло государству, и мы со Степаном не имеем права держать при себе эту книгу. Я требую ее обратно, он не отдает. Угрожает сообщить в НКВД. Вот я тогда и сорвалась. Ты знаешь, я ему в лицо плюнула. Вот уж: не думала, что кому-то могу в лицо плюнуть. Он меня из кабинета вытолкнул и пригрозил: «Об этом плевке всю жизнь жалеть будешь!» Я была у него по пропуску. Он все мои данные знает. Точно, теперь донесет в НКВД.

«Господи, что ж теперь будет?» — прокололо ужасом Нину.

— Как называется Степанова книга?

— «Откровение огня».

— «Откровение огня», — повторила за Аполлонией Нина. — Странное какое название. Как его понимать: это значит, что огонь о чем-то откровенничает?

— Кто там о чем откровенничает, я не знаю и знать не хочу. Меня это «Откровение» никогда не интересовало. — Аполлония понизила голос и добавила: — Это духовная книга, какая-то мистика.

— Да, неосторожно ты… — пробормотала Нина. — Да сходи ты в АКИП еще раз, замни дело, извинись, в конце концов, — ради детей. Ради детей чего не сделаешь.

— Я сама об этом думала. Только до того подлеца так просто не доберешься. Я уже ему звонила. Он не хочет со мной разговаривать, через секретаршу передает, чтоб я больше не звонила. Секретарша у него всегда трубку снимает, тоже хамка.

— Письмо напиши.

— Письмо лучше не писать. Если что, его к делу пришьют. Извинение могут истолковать как признание вины. Если в НКВД придет донос, мы пропали. Эта книга — как проклятая. Степан глаза из-за нее потерял, и вот теперь, кажется, она меня погубит. Если б только меня… Нина, голубчик, в случае чего возьмешь детей к себе? Ведь если меня арестуют…

— Ну конечно, конечно, — горячо заверила ее Нина. — Да ты подожди, рано ты мрачным мыслям предаешься, необязательно, что этот негодяй из АКИПа донос напишет. Знаешь, как бывает — вспылил, пригрозил, а потом остыл и забыл.

Аполлония покачала головой и прошептала:

— Чувствую я, Нина, что на меня мрак надвигается. Говорю же тебе, эта книга губит людей, к которым попадает…

— Да брось ты, Полли, разве книга их губит? Да живи вы со Степаном, скажем, во Франции, разве вы пострадали бы за какую-то книгу?

Аполлония помолчала и сказала:

— Да-да, ты права, Нина… Самое лучшее — принять свою судьбу. Покорность судьбе, как ни странно, делает сильной. Помнишь, я тебе об этом из Посада писала? Там мне удавалось на все махнуть рукой — будь что будет. Все стало иначе, как появились дети. С детьми на руках рукой не помахаешь. Звучит как каламбур, но по сути — это совершенно верно. Дети на моей совести — я не должна была брать на себя непосильную ответственность. Дети — и еще один поступок на моей совести…

— Какой поступок?

— Нельзя было таким образом устраивать себе жилье…

— Ты имеешь в виду переселение Харитоновых?

Линниковы с детьми жили первое время после Посада у Нины — шестеро в одной комнате. Нужно было срочно найти свое жилье, и Степан обратился за помощью к старому сослуживцу по ЧК Богдану Белянкину, ставшему начальником в НКВД. Тот счел самым удобным устроить Линниковых в той же квартире, переселив кого-нибудь из соседей.