Окопная война с неизбежной опасностью погибнуть в любой момент порождала всевозможные суеверия. Мало кто рисковал бросать вызов судьбе и говорить, что сделает то или это, «когда вернется домой». Зато у всех, кроме самых заядлых бойцов, жила надежда, напоминавшая мечту о крупном выигрыше в лотерею, – надежда получить «путевку в Англию», то есть такое ранение, которое не сделает тебя инвалидом, но потребует лечения в госпитале на родине. Конечно, медаль – дело хорошее, но пусть лучше в героях ходят другие, кто «в одиночку выиграл войну», а большинству просто хотелось вернуться домой живыми.

В большинстве армий, формирующихся из призывников, в любом пехотном взводе найдется лишь горстка таких, кто готов рисковать собой и ходить в атаку. На другом полюсе – такая же горстка тех, кто готов на что угодно, лишь бы спасти шкуру. А основная масса идет вперед за храбрецами, но, столкнувшись с реальной опасностью, так же быстро бежит назад вслед за трусами. Первое изучение поведения бойцов под огнем проводилось на Сицилии в 1943 г. Перепуганный Монтгомери запретил обнародование результатов, опасаясь, что они подорвут боевой дух в войсках, а составивший доклад офицер лишился надежд на повышение. Однако более поздние исследования вполне подтвердили его тогдашние выводы[167]. Даже в Красной армии офицеры считали, что шесть из каждых десяти солдат не стреляли в бою. Поэтому-то один командующий и предложил проверять оружие после боя, а с теми, у кого ствол винтовки окажется идеально чистым, поступать, как с дезертирами.

Описанное распределение людей во взводах по настроениям, вероятно, было характерно и для немецких пехотных дивизий ниже среднего уровня, но уж никак не для элитных мотопехотных и парашютно-десантных частей и соединений, а тем более для фанатичных эсэсовцев. Те никогда не сомневались в праве Германии повелевать другими народами и в ее «конечной победе», а их долг состоял в том, чтобы не позволить никому уничтожить любимый фатерланд. Невозможно яснее продемонстрировать различие между солдатами демократических и диктаторских стран. Но вот немецкие ополченцы, воевавшие в Нормандии, высоким боевым духом не отличались. Конечно, Министерство пропаганды и их собственные командиры обещали очень много. Немало солдат радовалось вторжению как возможности отомстить англо-американцам за бомбежки городов Германии, разбить их в пух и прах и тем довести войну до победного конца.

«Весь мир сейчас ожидает, как будет развиваться вторжение, – записал 6 июня унтерштурмфюрер танковой дивизии СС «Гогенштауфен». – Когда сегодня в полдень я услышал по радио новости, то откровенно обрадовался: кажется, благодаря такому повороту событий мы быстро приближаемся к окончанию войны». Дивизия «Гогенштауфен» входила в состав 2-го танкового корпуса СС, она вот-вот должна была покинуть Восточный фронт, чтобы ударить по англичанам в Нормандии. Через четыре дня, когда стало ясно, что англо-американцы благополучно высадились, тот же унтерштурмфюрер записал: «Если вторжение не удастся отразить так быстро, как многие надеются, надежда все же остается – события-то развиваются. К тому же у нас в запасе всегда есть оружие возмездия».

Всякий раз, когда внушаемые геббельсовским Министерством пропаганды надежды не оправдывались, они тут же сменялись новыми. Атлантический вал неприступен. Англо-американцы не решатся на вторжение. Люфтваффе и подлодки потопят флот вторжения. Мощный контрудар сбросит англо-американцев в море. Секретное оружие возмездия[168]поставит Англию на колени и заставит ее молить о мире. Новые реактивные истребители заставят англо-американскую авиацию исчезнуть с неба. Чем больше ухудшалась обстановка, тем беззастенчивее становилась ложь. Неисчерпаемый запас геббельсовских выдумок служил для солдат на фронте своего рода наркотиком, но, когда действие этого наркотика прекратится, солдат исчерпает свои силы до предела. Для эсэсовцев в особенности слепая вера была чем-то сродни наркотической зависимости. Однако у многих младших офицеров и рядовых солдат вермахта Нормандия остро пробудит самые страшные сомнения, которые давно уже возникали у них в глубине души.

Командование американской 1-й армии, как и их британские коллеги на протяжении последних семи суток, опасалось мощной контратаки противника с юга. Разведка союзников не сумела в полной мере оценить значение налетов своей авиации и действий Сопротивления, которые задержали прибытие на фронт немецких подкреплений. Не предвидела она и того, что высшее немецкое командование бросит большинство своих танковых дивизий против британской 2-й армии.

До наступления англичан на Виллер-Бокаж американская 1-я дивизия, расширяя свой плацдарм вокруг населенного пункта Комон-Эванте, ожидала удара противника на восточном фланге. Как раз в это время английская 50-я дивизия вела бои с Учебной танковой дивизией у Тийи-сюр-Сель. Командир 1-й дивизии генерал Хюбнер стал резко возражать, когда О. Брэдли лишил его поддержки танков, перебросив их под Карантан для отражения атаки 17-й моторизованной дивизии СС. Брэдли успокоил своего подчиненного и заверил, что в помощь ему Монтгомери пришлет 7-ю танковую дивизию.

Сосед справа, 2-я дивизия, и 29-я пехотная дивизия, тоже наступавшая в южном направлении, на Сен-Ло, не представляли себе, насколько незначительные силы немцев противостоят им. Когда они наконец это выяснили, из Бретани уже стали прибывать части немецких 275-й пехотной и 3-й парашютно-десантной дивизий. В результате американцы смогли выполнить поставленную задачу – овладеть Сен-Ло – лишь после месяца с лишним упорных боев в густом кустарнике нормандского бокажа.

Западнее, по обеим сторонам шоссе Карантан – Перье, протянулись оборонительные позиции 6-го парашютного полка Хейдте и 17-й моторизованной дивизии СС «Гетц фон Берлихинген». Однако, вопреки опасениям немцев, американцы не пытались прорвать эти позиции. У них была более важная задача: овладеть портом Шербур, что позволило бы резко наращивать подкрепления и ускорить снабжение войск.

Наращивание численности войск вторжения и без того уже шло достаточно быстро. Американцы, проявив свою хваленую организованность и предприимчивость, полностью преобразили сектор «Омаха». «Неделя прошла после дня “Д”, – писал офицер ВМС, – а весь берег уже напоминал Кони-Айленд[169]в жаркий воскресный день. Там трудились тысячи людей: “морские пчелки”[170], инженерные подразделения сухопутных войск, наемные рабочие-французы. Большие и малые бульдозеры усердно расширяли дороги, ровняли землю, убирали металлолом». К концу июня в распоряжении командования сектора «Омаха» уже было свыше 20 000 солдат и офицеров, в основном из состава 5-й и 6-й инженерных бригад особого назначения. По воде сновали бронетранспортеры-амфибии DUKW, доставлявшие людей, снаряжение и оборудование. Береговая линия уже была вне досягаемости снарядов немецкой артиллерии, и в отлив тяжелые десантные суда выгружали на берег все новые и новые боевые машины. По словам одного очевидца, когда распахивался носовой люк и из него выдвигался трап, судно становилось похожим на китовую акулу. «Джипы со штабными офицерами встречались не реже, чем такси в самом центре Нью-Йорка, – писал уже упоминавшийся офицер ВМС. – Часто можно было также увидеть большие группы пленных немцев, которые ожидали, когда за ними придет десантное судно».