Сержант 6-й инженерной бригады вспоминал, как однажды он с товарищами конвоировал пленных во временный лагерь на самом берегу, и в это время раздались крики парашютистов 101-й воздушно-десантной дивизии: «Отдайте пленных нам. Отдайте нам! Мы знаем, что с ними делать!» Аналогичную картину наблюдал и солдат саперно-подрывного подразделения ВМС: «Раненые парашютисты пытались всеми правдами и неправдами добраться до пленных немцев. Как я понимаю, им досталось там, в тылу у немцев. И теперь, даже раненые, они жаждали пострелять еще, если б только смогли заполучить этих пленных».

К несчастью, раненых десантников эвакуировали на тех же судах, что и пленных. Офицер тяжелого десантного судна ЛСТ-134 писал: «Когда у нас на борту оказались парашютисты и пленные, произошло столкновение. Уж не знаю точно, что там случилось, но одного-другого немца убили». Свидетелем подобного столкновения на борту ЛСТ-44 был сотрудник аптеки военного лазарета: «Офицер корабля стал сгонять пленных туда, где я помогал ухаживать за ранеными и контужеными американцами. Солдаты отреагировали на это мгновенно и с пугающей злобой. Ситуация грозила взрывом. В первый и последний раз я вмешался и потребовал, чтобы офицер не посылал пленных сюда. Лейтенант очень удивился, бросил на меня сердитый взгляд, поворчал, но все же послушался».

ЛСТ были специально приспособлены для доставки раненых в тыловые госпитали в Англии. «В переборках на палубе, где обычно перевозят танки, – писал тот же аптекарь, – на кронштейнах закреплены носилки в несколько ярусов друг над другом». Некоторые раненые немцы были в тяжелом состоянии. «На борт доставили пленного немца, от колен до груди закутанного в гипсовую повязку. Он умолял меня и судового врача о помощи, повторяя “камерад, камерад”. Судовой врач с моей помощью приоткрыл повязку и обнаружил, что этого несчастного живьем едят бесчисленные черви. Мы сняли с него гипс, почистили раны, обмыли немца, дали ему болеутоляющее. Слишком поздно. В тот же вечер он тихо скончался».

И на «Юте», и на «Омахе» солдаты тыловых подразделений и моряки не меньше бойцов передовых частей стремились завладеть военными сувенирами. Как рассказывал находившийся на борту корабля «Бэйфилд» офицер береговой охраны, охотники за сувенирами рьяно выменивали немецкие награды и знаки различия. Многие пленные боялись, что их убьют, как и предупреждали в свое время командиры, и отдавали требуемое почти без сопротивления. На суше самым желанным трофеем были пистолеты парабеллум. Если кто-то хотел получить парабеллум, говорил один офицер, он «должен был собственноручно застрелить немца и не дать тому упасть на землю». А на берегу моряки платили за эти пистолеты по 135 долларов, и даже поговаривали о тех, кто предлагал по 250 долларов – по тем временам немалые деньги. Предприимчивый сержант 2-й танковой дивизии пригнал на берег целый грузовик с трофейным оружием и обменял его на 45 килограммов растворимого кофе – продукт, который американские танкисты считали горючим для организма.

Как отметил ответственный за сектор «Омаха» офицер, в прибрежной полосе «отмечалось значительное падение дисциплины». Командир работавших на берегу инженерных войск бригадный генерал Уильям Ходж делал все возможное, чтобы прекратить грабежи местного населения. На совещании он сказал: «Французы осуждают нас и говорят, что сейчас им хуже, чем при немцах». Многие солдаты угоняли у крестьян скот, чтобы внести разнообразие в свои казенные пайки. Водолазы из саперно-подрывного подразделения поймали однажды свинью и окрестили ее Германом Герингом. Сначала пытались убить свинью молотком, но она только визжала. Пришлось ее пристрелить. Потом в песке выкопали яму и зажарили добычу. Мирные французские жители тоже воровали – они, как ни странно, охотились за американскими продовольственными пайками. Это, впрочем, не вызывает удивления, если вспомнить, что французам выдавали 720 граммов мяса, 100 граммов сливочного масла и 50 граммов сыра на человека в месяц.

Несмотря на все эти грабежи и воровство, отношения с местным населением понемногу налаживались. «Французы пристально и настороженно к нам присматриваются», – утверждалось в одном докладе. Многие местные жители по-прежнему побаивались, что могут вернуться немцы. Правда, мало кто пострадал так, как горожане Виллер-Бокажа. На побережье административный отдел американского штаба снабдил французских врачей запасом бензина, а американские военные врачи делали все, чтобы помочь раненым мирным жителям, тем более что больница в Изиньи не могла справиться с наплывом раненых.

У офицеров административной службы дел всегда было по горло. Крестьянам требовались пропуска в Байе, чтобы купить там у ветеринаров необходимые скоту средства. Просили они и о том, чтобы восстановить заграждения: новые дороги прокладывались бульдозерами через пастбища, и скот свободно бродил где хотел. Мэр Сен-Лорана пожаловался на то, что американские полевые уборные загрязняют источники питьевой воды. Кроме того, офицерам американской военной администрации были необходимы рабочие-французы. Американцев немало удивило то, что французы привыкли работать с семи утра до семи вечера с часовым перерывом на обед и двумя десятиминутными передышками – в девять утра и в четыре часа дня – на то, чтобы выпить стаканчик-другой вина. (Позднее возникли проблемы с рабочей силой в восточном секторе, когда пошли слухи о том, что американцы платят больше, чем обедневшие англичане.) Полковнику с невероятной фамилией Биллион[171]была поручена реквизиция жилья, и он долго вел переговоры с графиней де Лой, забирая часть помещений замка Вьервиль для высших офицеров.

Укоренившиеся в сознании американцев представления о французах, сотрудничавших с немецкими оккупантами, подогревались самими французами: «Мэр Кольвиля сообщил [в американскую военную контрразведку сектора «Омаха»], что в его городе находятся подозрительные женщины. Он предполагает, что те могут быть связаны с немцами, оставленными для работы в тылу союзников»[172]. Не утихали и слухи о француженках-снайперах.

Хотя американский плацдарм на Котантене расширился настолько, что «Омаха» оказалась вне досягаемости немецкой артиллерии, нервы у солдат и офицеров были по-прежнему напряжены, особенно из-за ночных налетов люфтваффе. Американские моряки и солдаты береговых частей прозвали люфтваффе «сбродом Германа» – по имени главнокомандующего немецкими ВВС Г. Геринга. Однако бешеный огонь «буквально тысяч» зениток на стоящих у берега кораблях создавал серьезнейшие помехи союзным истребителям, когда те вылетали на перехват самолетов противника. В одном рапорте сообщалось, что вечером 9 июня, когда было еще светло, корабли у берега сектора «Юта» сбили четыре «Мустанга», подвергли обстрелу четыре «Спитфайра», немного позднее обстреляли два других патрулировавших в небе «Спитфайра», причем один из них сбили, повредили два «Тайфуна» и вступили в бой еще с двумя «Спитфайрами» – и все это меньше чем за два часа. Стало очевидным, что вина лежит главным образом на боевых кораблях американских ВВС, а не на мобилизованных торговых кораблях, которые имели в общей сложности 850 подготовленных воздушных наблюдателей.