— Уже неделя… А она не звонит, не пишет… Полный мажор!

Это звучит странно и парадоксально, по крайней мере для старшины.

— Вот именно, — юлой крутясь в поисках второй штанины брюк, злится Хайченко. — Накидали нам полный мешок… — Потом до него доходит, что он вроде бы не в тональность с горе-вратарём попал, исправляется. — Что? Кто не звонит, судья? Он нормально… свистел… Ты что? Ты перегрелся что ли, Тимофеев? Оглох? Я тебе кричу: смотри конопатого, Женька, кладовщика, он бегает быстро и бьёт «листом»… Как из пушки, гад. Вот он и…

Тот странный вопрос расшифровывает один только Кобзев, потому что, переодеваясь, ближе к Тимофееву сидел.

— Ты и здесь о ней, Женька? Вот, чёрт! — в сердцах звучно шлёпает руками по своим грязным коленям. — Мы тебя зачем на ворота поставили, а? Скажи мне: зачем? Чтобы ты о чём не надо здесь думал, да? Нет. Чтобы ты наши ворота защищал. Чтобы отвлёкся. А ты?

— Я отвлёкся… — вяло подтверждает Тимофеев.

— Куда ты отвлёкся? — раздосадовано ловит последнее старшина, вновь с надрывом наседает. — Ты что! Тебе нельзя было отвлекаться… Мы же проиграли от этого… Тоже мне вратарь нашёлся… Дырка! Слаб-бак!

— Я ж говорил, не надо было… — вяло защищается Тимофеев. — Я не в форме…

Чепикова это неспортивное заявление сильно возмущает.

— Какая форма? — орёт он. — Какая нам здесь форма нужна была: на голову каску, на ноги щитки? Мы проиграли!! Понимаешь, проиграли! Позор!! Весь полк теперь смеяться будет.

— Не мог настроиться… — вяло продолжает оправдываться дырка-вратарь.

Один Кобзев похоже точно понимает причину проигрыша.

— Ты, может, теперь умирать здесь с тоски ляжешь, а? — выразительно глядя, с нажимом, спрашивает он.

— Может… — соглашается Тимофеев. — Вы не понимаете…

— Вы это о чём? — найдя наконец ногой вторую штанину, настораживается Константин Саныч. — Из-за проигрыша что ли? Ха, из-за этого. — Машет Тимофееву рукой, возьми, мол, себя в руки, парень, не расстраивайся. — Мы им в следующий раз таких плюх накидаем… Мало не покажется. Подумаешь 5–0. Я, например, помню, когда мы проигрывали и 25-0. И что? Ничего, пережили. Потренироваться нам только, и всё…

— А может нам из спортроты кого взять, из мастеров? — морщась от болячки на локте, залепляя ссадину сорванным зелёным листком, предлагает Трушкин. — Мы бы им, тогда…

— Нам Женьку надо вылечить или по тыкве ему настучать, чтобы о чём не надо не думал. — Тоном доктора, заявляет Кобзев.

— А при чём тут…

Возникает недоумённая пауза.

— А-а-а, так вы всё о… — первым догадывается старшина.

— Да-да, — кивает Кобзев.

— Вот только в слух не надо, а! — Тимофеев опускает глаза.

О-о-о… Совсем парень «прокис»…

— Ладно, — примирительно машет рукой старшина. — Забыли! Пошли в душ, отмыться надо.

— Ага, щас, — в голос информируют болельщики, они ещё тут, ждут следующего матча: команда первой роты против команды второй роты. Ещё та «заруба» сейчас будет. — Сантехники трубу меняют. — Поведали хором. — До вечера полк без воды, сказали.

— Ёпт… — восклицает старшина. — Умылись!

Вода водой, но Гейл уехала… Ушла, уехала, улетела… Прослушала оркестр, посмотрела их проходки с инструментами и гимнастические этюды-этажерки, восхитилась. Правдиво похоже восхитилась, и все солдаты в полку, кому довелось это представление увидеть в ладоши захлопали, засвистели, как зрители на галёрке. Гейл сладко пролепетала что-то на своём английском. Смирнов в строю был, перевёл: Такого она ещё, говорит, не видела. Слышала разное. Но такого, что мы, говорит, сейчас ей исполнили и показали, не видела. Она запомнит. Спасибо. Молодцы мы, похвалила. Смирнов умолк. Гейл помахала рукой, заторопилась… И всё… уехала. Хайченко — туда где взял, на такси её и увёз. А… Тимофеев остался. Страдал теперь. Места не находил. Если честно — почти с ума сходит.

Все это видели, понимали, ждали когда «болезнь» выдохнется, пройдёт, должна пройти. Кобзев с Трушкиным, да и другие даже пытались по началу друга как-то отвлечь. То про красавицу Нинель мимоходом напомнят, «последнюю» Женькину пассию, которая, наверное, ждёт не дождётся, соскучилась девушка, то на «посиделки» какие пригласят, то на «дни рождения», но… Женька ни чего не слышал, не слушал, не вникал, — сильно страдал.

Шёл сейчас Тимофеев после проигранного матча — 5–0, после неудачного футбола, домой. Потный ещё, грязный, вытерся только… Вернее размазал всё. Полк без воды сегодня. «Специалисты» из роты ХОЗО трубы как раз в выходной меняли. Вялый шёл, расстроенный… Один шёл.

Не заметил, как рядом с ним, с той же скоростью какое-то время медленно катит легковая иномарка, знакомый «ситроен» За рулём молодая красивая девушка… Не выдержав, чуть обогнав, открытой дверцей с пассажирской стороны, преграждает ему путь. Тимофеев чуть не натыкается на дверь. Рассеянно заглядывает в салон, узнаёт.

— О, Нинок, извини, задумался, не заметил… Здравствуй… какая ты… красивая… Праздник что ли? Или замуж вышла? Что-то тебя не видно… Ты где потерялась?

На лице девушки вспыхивает сардоническая улыбка, такой же и румянец.

— Здравствуй, Женечка, здравствуй… — распевно здоровается она, в голосе мёд и горький укор. — Как это я потерялась, если ты мне сказал — сам позвонишь… Вот я и ждала… Не дождалась. — Оглядывается, и с преувеличенным интересом спрашивает. — А где же твои неразлучные друзья-музыканты?

На лице Тимофеева рассеянная полуулыбка-полумаска, он её кажется и не слышит, ловит последнее.

— А, Сашка с Женькой? А они в… — рука сначала взметнулась вверх, но в неопределённости зависает, он рассеянно признаётся. — Не знаю где… Домой наверное поехали.

Стараясь выглядеть независимой и спокойной, это ей плохо удаётся, девушка усмехается.

— Понятно. А ты, значит, гуляешь…

— Да, вот… — соглашаясь, Евгений разводит руками. — Воздухом дышу… Прогуливаюсь… А ты ездишь…

— А что мне делать? Ты же не звонишь… — в упор глядя, пытаясь «расшевелить» парня, достучаться, замечает она. — И замуж я, кстати, не вышла… — подчёркивает это, и вообще уж с особым значением сообщает. — А могла бы уже… — Видя, что Тимофеев и на это не реагирует, девушка горько усмехается. — Странно, что ты всё же спросил: где я потерялась… Как где? А кто мне сказал пока не звонить, не приезжать? Ты! Забыл?

— А-а-а, да-да… Кризис жанра… — находится Тимофеев.

— Чего кризис?

— Жанра, говорю… Души…

— А-а-а! Ну да, души… И что, не прошёл ещё?

— Кто?

— Кризис твой.

— Кризис? Нет, не прошёл. Скорее усилился.

— Может, я помогу чем? — в голосе девушки заметна надежда. — Сам говорил, что я успокаивающе на тебя действую… Что руки у меня волшебные, губы, и вообще.