— Я говорил? А, да, говорил… Волшебные… Но, Нинуль, ты извини, тут столько произошло, что…

— А у меня новое платье… — перебивает девушка. — И причёска тоже… Я думала ты заметишь…

— Где? А, да… Я заметил… А который сейчас час? — голос у Евгения пустой, серый, отстранённый. Больше задумчивый.

— Сейчас? — вглядываясь в странное лицо Евгения, настораживается девушка. — Ещё рано… — и вновь в глазах вспыхивает надежда. — Мы можем… — но видя его «пустое» лицо, она переспрашивает. — А что?

— А в Европе сейчас сколько? — совсем уж вдруг о чём-то необычном спрашивает Тимофеев. — Не знаешь?

Взгляд у Тимофеева закрытый, не знакомый и странный, как у душевнобольного. Таким она его не знает, она пугается.

— В Европе?

— Ну да, за границей… — спокойно поясняет Тимофеев.

— А, за границей! — всё так же не понимая, переспрашивает девушка. — Смотря где!

— И я… если б я знал… не знаю… — на одной ноте тянет Евгений. — Но где-то там…

Девушка с тревогой смотрит на Тимофеева, потом с мольбой произносит. На глазах слёзы, в голосе тоска.

— Женечка, что с тобой, что? Я так не могу… Я извелась вся… Ты от меня прячешься… Ты меня не любишь? У тебя кто-то есть? Скажи, только не ври… Кто? Я ничего не понимаю… Я люблю тебя…

Тимофеев растерянно хлопает глазами, прячет взгляд.

— Нина… Ну что ты, что ты! — бормочет он. — И я тебя люблю… Люблю… Я думал, что люблю… Оказывается… Она там, в Европе… а я здесь… Понимаешь? И ничего я ей не успел сказать! И ничего не могу сделать… Уже столько дней прошло… Нинуль, ты не плачь, ты что… Ерунда какая! Ты должна быть сильной, такой же красивой, обаятельной, тебя же перспективный жених где-то ждёт… Ты же за рулём, и… И… А я… Вот… Сама видишь… Извини… Езжай, езжай, — тебе зелёный… — показывает на зелёный цвет светофора.

Как во сне, огибает дверцу автомобиля, свесив голову, медленно плетётся по тротуару… Не упругим решительным шагом идёт, как всегда, как раньше, а плетётся — представляете? — пле…

Да…

Именно таким и стал Тимоха. Себя потерял… Без веры потому что, на одной сжигающей любви, и надежде.

Главное, друзей своим состоянием изводил. И они вместе с ним краски жизни потеряли, особенно Санька Кобзев с Лёвой Трушкиным. Не знали что и делать? За глаза от Тимохи уже ругали эту американку: за каким, понимаешь, приезжала, и вообще.

— Я настаиваю, господа, на внесение этой работы на конкурс. Пожалуйста. Она достойна.

В большой комнате-кабинете трое. Мужчина пожилого возраста, лысый, крупный, в больших очках, с негаснущей улыбкой на устах. Экс-банкир, меценат, Председатель Оргкомитета Международного конкурса, в прошлом выдающийся дипломированный пианист, профессор, преподаватель. Женщина — тоже в возрасте, тоже в очках, в едва заметной тонкой оправе, тоже улыбчива. Вице-премьер по культуре Швеции, председатель Комиссии европейских стран по развитию культуры, искусства и спорта. И Гейл Маккинли. Тоже член Оргкомитета, она только что прилетела из Москвы.

Беседа проходит в Стокгольме, в центре города, а офисе экс-банкира. В дружеской, неформальной атмосфере, в широких, мягких креслах за кофейным столиком и прохладительными напитками. Они говорят то на шведском языке, то незаметно для себя переходят на французский, то на английский…

— Поверьте мне, господа. В другом случае, я бы не настаивала!

— Никто не спорит, госпожа Маккинли, — изящным движением пальцев руки поправляя очки, мягко оппонирует дама. — Но сроки вышли, объём набран. Мы уже заканчиваем прослушивание представленных работ…

— Почему же нет? — переспрашивает Гейл Маккинли. Она необычайно привлекательна. В ярком, укороченном вишнёвого цвета жакете на молнии, в чёрной футболке, в мини-юбке с разрезом на молнии той же расцветки, что и жакет, тёмных туфлях на среднем каблуке. Голубые глаза большие, смотрят с вызовом, на щеках едва заметный румянец, на губах улыбка, каштановые волосы волнами ниспадают на плечи, лёгкий аромат духов «Love in Paris» от Nina Ricci дополняет её образ. Председатель откровенно любуется красотой и молодостью девушки. — Экспертная комиссия большая, — с нажимом продолжает Гейл. — Я подключусь, мы успеем. Партитура с клавиром будет готова через два дня.

— Мисс Гейл, дорогая, — с улыбкой замечает господин. — Произведений действительно поступило много, вы знаете. Страны и государства представлены очень солидные, очень уважаемые и узнаваемые, с хорошей историей, традициями, авторы представляющие эти государства очень талантливые люди, значимые, широко известны… А вы представляете… эмм…

— Да, — подсказывает Гейл. — Российского композитора. Молодого…

— Вот видите… — обрадовано восклицает председатель комиссии. — Российского… и молодого… — замечает это с явным укором. — Он всё же не Шнитке, наверное, не Родион Щедрин.

И дама, выслушав замечание своего коллеги, тоже сочувствуя упрямой молодой девушке, качает головой.

— Дорогая моя, девочка, вы не сердитесь на нас! Мир, конечно же, знает и заслуженно любит известных российских дирижёров: господина Плетнёва, господина Башмета, господина Гергиева; исполнителей Мстислава Ростроповича, Петрова, Кисина, Репина, Венгерова, и многих других… с их безупречной виртуозностью, полнотой и силой интерпретации, но… Молодого?! Неизвестного! Композитора! из России! в заявленном нами жанре… Увольте!! Это риск… Большой риск. Боль-шой! Надо ли?

— В чём именно риск, извините, я не понимаю? — сдерживая нотки недовольства, волнуется девушка.

— В имени страны номинанта, например… — как о хорошо понятном, замечает председатель, и ещё шире улыбается.

— Господин председатель! — одёргивая, с вызовом восклицает девушка.

— Мисс Маккинли, пожалуйста, не горячитесь… — рукой останавливает председатель. — Ваша горячность нам понятна. Дело гораздо серьёзнее… Тоньше. Мы просто размышляем… Мы думаем… и мы сомневаемся… Понимаете?

— Нет, простите, я не понимаю.

Коротко глянув на коллегу, дама принимается разъяснять.

— Видите ли, мисс Гейл, мы очень хорошо знаем вас, уважаем вас и вашу почтенную семью, знаем ваши американские корни, все ваши заслуги перед Великой Америкой и, можно сказать, Европой, и говорим сейчас с вами, как с европейкой. Как с хозяйкой предстоящего праздничного уикенда, обсуждаем с вами вероятные кандидатуры гостей… Вы понимаете? — Гейл внимательно слушала. — Вот. — Победно глянув на председателя, который спокойно потягивал легкий коктейль, дама продолжила. — Это, я надеюсь, поможет нам прояснить позиции. Говоря прямо, мы, не все правда, но многие, не очень хотим такой, как бы это сказать, быстрой, активной, точнее — агрессивной интеграции России в наше Европейское мировое сообщество… и вообще, и в частности… В данном случае — в частности… Понимаете? Всё это достаточно… как бы это сказать…

— Опасно… — Подсказал председатель, и подхватил верный тон разговора, начатый коллегой. — Россия — страна азиатов, россов, варваров… Страна парадоксов… если прямо. А если мягко сказать, образно… Если шампанское перегрето, оно, как известно, вылетая из бутылки кроме определённой радости, может многим испортить как платья, так и настроение… Сильно, причём испортить… Поймите нас… Мы не против интеграции, мы — за! Но… с Россией надо бы подождать. Они не выдержаны временем… как не перебродившее вино… и руководство, и общество. Сами ещё не поняли: кто они? куда они? с кем? с чем?