— Ха! — воскликнул он, додумав мысль до конца. И, вскочив на ноги, быстрым шагом направился в лабораторию. — Господа заговорщики! Девочка все равно будет моя! Как бы вы ее ни готовили…

…Коренные[94]амулеты под печати Бессилия и Костра силы отличались от амулетов под атакующие или защитные плетения только рунами, используемыми в процессе создания. Все остальное, начиная от материала для основ и заканчивая кристалликами кварца, закрепляемыми на основах для установления связей[95]между частями пентаграммы, было тем же самым. Поэтому первый комплект украшенных рунами деревяшек эрр Урден закончил перед рассветом следующего дня.

Хмуро посмотрев на догорающую мерную свечу, он потянулся, потом потер уставшие глаза тыльной стороной ладони и, тщательно проверив взаимное расположение элементов плетений, сгреб основы со стола. Решив, что заполнит их позже. В Зале силы…

Однако добраться до подземелий Щепке не удалось — за пару мгновений до того, как он вышел из лаборатории, слева от него раздался скрип поворачивающейся плиты.

— Ваше величество? — удивленно спросил маг. И, повернувшись спиной к двери, согнулся в поклоне.

— Доброе утро, Щепка! — войдя в комнату, хмуро поздоровался монарх. — Что, опять магичил?

— Да, сир… Готовил новые амулеты для наших прайдов…

— Мда… — Азам Манорр рухнул в любимое кресло и почесал подбородок. — Судя по красноте твоих глаз, начал еще вчера… Ты бы хоть амулеты жизни использовал, что ли… А то загнешься ненароком…

Маг пожал плечами:

— Забыл, сир!

— Предан… Добросовестен… Скромен… Что бы я без тебя делал, а, эрр?

— Нашли бы себе другого, ваше величество…

— Тогда бы загнулся я… — вспомнив про свое Проклятие, король еле заметно поежился. И перешел к делу: — Ладно… Создатель со мной и моим родом. Я к тебе вот зачем — вчера граф Герн получил сообщение от сотника Мурада Царапины…

— По поводу уничтожения последнего отряда миардианцев, сир? — вспомнив слова начальника королевской голубятни, поинтересовался маг.

— Ты уже в курсе? — удивился Азам Истовый. — Мда… Ну, и что ты об этом думаешь?

— Пора готовиться к войне, сир… Весна не за горами… Надо сделать все, чтобы Матеус Коротышка умылся кровавыми слезами и навсегда забыл про Семиречье…

Монарх жестом приказал Щепке замолчать:

— Я не о Миардии! Скажи, как, по-твоему, я должен среагировать на поведение баронессы Орейн?

— Поведение? Что вы имеете в виду, сир?

— Сначала она игнорирует мой приказ и, по сути, убегает из-под венца. А несколькими днями позже уничтожает отряд миардианцев. Первое — оскорбление короны. Второе — поступок, требующий награды. Что мне делать, эрр?

— Боюсь, что думать о награждении баронессы… несколько поздновато. Меллина Орейн — Темная, сир!

Стержень амулета Алого безумия чуть холоднее, чем мои пальцы. И шершавый, как поверхность точильного камня. А еще он чуточку тоньше, чем сломанный мгновением раньше амулет Чужой крови. Поэтому переламывается пополам почти без всякого сопротивления.

Хотя нет, сопротивление все-таки есть: в подушечку большого пальца пытается воткнуться острая щепка и, не сумев проткнуть кожу, бессильно соскальзывает в сторону. А потом превращается в пыль…

Ощущения такие четкие, что по спине пробегает неприятный холодок: я чувствую вес мельчайших крупинок угольной пыли, проскальзывающих между моих пальцев; дуновение легкого ветерка, шевелящее волоски на тыльной стороне ладони, и холодок кольчуги в том месте, где к ней прикасается мое запястье.

«С ума сойти!» — думаю я и выдыхаю:

— Не то… Дальше…

Эрр Гериельт молча кивает, и в моей голове вспыхивает очередное солнце.

Изменение уровня атаки получается безукоризненно — стоящий передо мной воин не успевает опустить щит, и клинок моей спаты с хрустом пробивает его левую стопу. Еле заметный поворот кисти, скрежет стали о крошащиеся кости, и я подаю тело назад, уходя от возможных ударов…

…Щит раненого воина начинает медленно опускаться; над его верхней кромкой появляется барбют, потом — вырез для глаз, нащечники… В голове мелькает мысль: «Сейчас откроется…» Рукоять спаты ложится на кулачный ремень…[96]Вцепиться в нее пальцами левой руки… Правую сдвинуть вдоль левого предплечья и нащупать рукоять метательного ножа… Есть! Движение кисти — и идеально сбалансированный клинок устремляется к глазнице раненого воина…

…Топот ног за правым плечом… Жаба? Он… Работаем… Высверк стали — и его секира начинает опускаться на шею воина, пытающегося занять место поверженного товарища…

…По спине скатываются капельки холодного пота: в это мгновение там, на обочине Полуночного тракта, в Жабу уже должен целиться вражеский арбалетчик! А я… а мне не дано его предупредить!

Выбрасываю из головы лишние мысли и снова погружаюсь в происходящее.

Острие меча, направленного Жабе под мышку, начинает замедляться… Потом задирается вверх, а канавку дола[97]перечеркивает алая полоса… Кровь… Вглядываться в то, как с рукояти меча соскользнет отрубленная кисть его хозяина, некогда — я бросаю тело влево и вбиваю свой щит в щит воина, не успевшего сообразить, что он только что остался без руки. А через мгновение вытягиваюсь в струну, чтобы добраться до подмышки следующего воина, сдуру открывшего мне бок…

…Глухой удар… Хрип Жабы, медленно поворачивающегося на месте и только-только начинающего оседать на землю… Вмятая в тело кольчуга… Хвостовик болта, торчащий между стальных колец…

У меня перехватывает дыхание: терять друга в горячке боя не так страшно, как заново переживать его смерть. Поэтому следующие мгновения боя проходят мимо сознания. Не цепляя корчащуюся от боли душу. Но когда перед внутренним взором возникает синее пятно мантии иллюзиониста, я кое-как заставляю себя забыть о Жабе и снова погружаюсь в воспоминания:

Спата с хрустом входит в правое подреберье, вминая в рану ткань мантии… Поворот кисти, рывок руки на себя… Удар получился. Не придерешься…

В глазах мага появляется понимание… Потом — страх. Он начинает открывать рот; руки, пытавшиеся меня остановить, устремляются к ране, и в это мгновение мой клинок проламывает его гортань…