знать, где он. Я тоже не знаю, кроме того, что место его хранения останется неизвестным, пока Бог, умилосердившись, не соберёт сонма народа, чтобы полностью восстановить Храм Божий в прежнем состоянии. Если Господь покажет Ковчег, явится слава Господня и облако, как явилось при Моисее, как просил и Соломон, чтобы святилось место.

— И всё-таки как выглядел Ковчег?

— Я знаю, каким видели нашу святыню Первосвященники перед разрушением Иерусалимского храма вавилонским царем Навуходоносором*. Приближаться к ковчегу разрешалось лишь Перво священнику, один раз в год.

Иаддуй обстоятельно описал внешний вид Ковчега, хранилища скрижалей Завета. Это ларец из прочнейшего ситтима — долговечной породы акации, произрастающей только в пустынной местности Красного моря. Его размер составляет два с половиною локтя в длину, полтора — в ширину и полтора в высоту. Облицован Ковчег, изнутри и снаружи, пластинами из золота. На крышке изображены два литых из золота херувима; они смотрят друг на друга, их крылья прикрывают Ковчег. Внутри помещён ларец меньшего размера, из золота, внутри которого находились священные иудейские реликвии. При необходимости священный Ковчег переносили на плечах особые священнослужители — левиты: для этого внизу имелись четыре опоры. Смотреть на Ковчег опасно, пострадает зрение от исходящего сияния. Поэтому его укрывали тканями.

— С Ковчегом мы связываем особую силу, Шехину, истекающую от Бога. Бог в облаке являлся Моисею над крышкой Ковчега и говорил между двумя херувимами, сообщая заповеди для израильтян. Ковчега нет с нами, но, укрытый от посторонних глаз, он представляет собой напоминание о союзе между Богом и народом Израиля. Вот и думай, царь, что означает для нас эта святыня.

Александр задумался над его словами, потом, словно прозрев, спросил Йаддуя:

— Что ты хочешь получить от меня в качестве дара твоему городу?

Первосвященник не промедлил с ответом:

— Разреши иудеям называть мальчиков твоим именем. Разреши жрецам вести новое летоисчисление со дня твоего посещения Иерусалима. Разреши устанавливать на земле иудейской каменные и бронзовые обелиски с текстами о твоих благодеяниях.

* * *

Парменион, который давно тревожился долгим отсутствием царя, бросился к нему.

— Как ты вытерпел этот спектакль? В нём все актёры — одни иудеи, а ты — один зритель.

— О чём ты, Парменион?

— Но тебе пришлось посещать храмы чужих богов, совершать жертвоприношения по варварским обрядам. Это трудно переносить без смеха!

— Для меня не бывает лишних богов! Вот почему я оказал уважение Первосвященнику, но так поступали все персидские цари. Я буду учиться даже у врага, прежде чем его победить! И я буду приносить жертвы чужим богам в храмах покорённых городов. За это получаю доверие чужого народа, который мне потом доверяет власть над собой.

Из Иерусалима с Александром ушли триста юношей из знатных семей, без принуждения, по доброй воле, поверив его праведным намерениям в войне против персов. Горожане праздновали его отбытие, радуясь, что живы и обошлись без грабежей. Но в городе остался македонский гарнизон.

Покинув Иерусалим, Александр направился с войском в приграничные иудейские области, переходил от одного поселения к другому, и всюду его принимали, как желанного царя. Но в Самарии* случилось по-иному…

Соплеменники иудеев, самаритяне, пригласили царя посетить храм, а потом просили у него «облегчение седьмого года». Царь засомневался, нужна ли им привилегия, велел показать обряды по самаритянской вере. Заметил отличия от того, что увидел в Иерусалиме, и засомневался:

— Иудеям я даровал льготы за то, что они имеют самую древнюю веру в Бога-отца. У вас она другая!

И ушёл в Финикию, оставив в Самарии гарнизон во главе со своим другом Андромахом. Недовольные его отказом самаритяне восстали, перебили воинов гарнизона, а начальника сожгли на костре живьем. Поднялись волнения в других городах самаритянской области; жители отказывались признавать новую власть. Александр развернул войско и через три дня вновь пришёл в Самарию.

Вся самаритянская община — мужчины, женщины, старики и дети, — более тысячи человек оставили жилище и укрылись в пещерах рядом с рекой Иордан. Место показалось надёжным, надеялись переждать беду. Но македонские воины безжалостно перебили всех, кого обнаруживали в схронах; кто прятался в путаных подземных ходах, умерли от голода и жажды. Усмирив Самарию, Александр присоединил её к Иудее, после чего поручил хилиарху Пердикке основать на краю пустыни ряд городов: Дион, Герасу и другие, как преграду для кочевых племён. Поселил в них ветеранов и колонистов из Македонии. Один из новых городов назвал Пеллой, как столицу Македонского царства, имея в виду, что она станет резиденцией царя Новой Македонии, центром прибыльной торговли со «Страной ароматов» (Южная Аравия), куда путь шёл вдоль восточного берега Иордана.

Глава двенадцатая

ВРЕМЯ ПОБЕД

ДАРИЙ III КОДОМАН

Войско с Александром направлялось теперь к Вавилону; у царя выдалось время для размышлений. Впереди ожидалось решающее сражение между армиями. Дарий, дважды избежавший возможности лично сразиться с ним, отсиживался за Тигром, накопил значительные силы. И хотя они стали царями в один и тот же год, их судьбами управляют разные боги. На чьей стороне окажется победа в решающей встрече? Чьи боги победят?

Немало секретов персидского двора поведал евнух Сисен из гаремного обоза, что застрял в Дамаске. Дарий носил семейное имя Кодоман, имел дальние родственные связи с царём Артаксерксом и не помышлял о престолонаследии по многим признакам. Во время войны с мидянами командовал всего лишь отрядом пехотинцев. Но выдался случай отличиться перед Артаксерксом. По обычаю предков, армии противников не вступали в сражение, пока герои с обеих сторон не померятся силами в поединке. Мидяне выставили могучего воина устрашающего вида. А со стороны персов произошла заминка. Возможно, их озадачил большой рост соперника, его свирепое выражение лица, буквально заросшее длинными волосами. Мидянин зычным рыком осыпал персов проклятиями, стучал огромными кулачищами себе в грудь, топал толстыми ногами о землю. Его товарищи поддерживали воплями, а он продолжал изрыгать ругательства, затронул честь царя Артаксеркса, наблюдавшего с возвышения позади войска. И тогда в круг вышел Кодоман.

Он не отличался великим ростом и могучей силой, не имел опыта в подобных поединках, но воинская отвага и самолюбие, усиленные родовой честью и достоинством, вытолкнули его впереди войска. В одной руке он держал тяжёлую дубину, в другой — охотничий нож. Решительно двинулся к мидянину и с яростью крикнул:

— Презренное животное! Я убью тебя!

Восторженные крики персидских воинов заглушили истошные вопли мидян.

Гигант, удивленный, на его взгляд, недостойным соперником, расхохотался и сразу бросился на него с мечом. Ловко увернувшись, Кодоман избежал смертельного удара и оказался за спиной противника. Мгновение, выпад — и