Тетива тяжело вздохнула, выпуская стрелу.

Спустя полминуты стекло высокого окна второго этажа со звоном осыпалось вниз. Раздался оглушительный женский визг и тяжелая мужская ругань. Музыка смолкла.

– Что ты натворил! Что ты наделал, сучье твое отродье! – всплеснул руками караульный. – Что же мне теперь делать! Что же делать!

– Стой не рыпайся, – Эгин еще раз провел перед глазами караульного ладонью. Лишить караульного воли было не так сложно, поскольку лишать его было практически нечего.

Довольно скоро двери замка распахнулись.

На улицу выскочила весьма недурная собой молодая особа. Ее милое личико было недовольным, брови были гневливо сдвинуты над переносицей, а с губ слетала весьма темпераментная ругань.

– Холера вас разнеси! За что вам придуркам плачено? Застудить меня хотите, малохольные?

– А вот и госпожа… – прошептал караульный и сел на ступеньки своей будки.

Застудиться госпоже было действительно раз плюнуть.

На ногах у нее были батистовые туфельки для танцев, кисейное платье было декольтировано до последнего предела, завитую головку венчала диадема.

Вслед за ней на улицу высыпали разномастные гости – небритые мужики, пестующие свои аристократические животы, молодые стервы, в которых легко можно было узнать девиц на выданье, стройные пижоны, обернутые в пестрые шелка.

– Почему ворота открыты? Что за оборванцы? – продолжала разнос барыня.

Оборванец Эгин сделал три шага навстречу и низко, на северный манер, поклонился.

Его губы тронула улыбка в которой мужская напористость, нежное равнодушие и светская угодливость были смешаны в пропорции, считавшейся в Пиннарине идеальной.

– Меня зовут Эгин. Я хочу, чтобы вы пустили меня и моего слугу переночевать. Ибо того требуют законы гостеприимства.

– Подумаешь! Имела я ваши законы гостеприимства и спереди и сзади! Впрочем…

«Из всех владетелей Фальмских к наибольшим дерзаниям расположены бароны Маш-Магарт.»

Аллерт велиа Семельвенк

1

По староордосскому тракту к Виноградной Заставе Пиннарина приближалась повозка, запряженная двумя мулами.

На козлах сидел Лараф.

На месте возницы Лараф находился впервые в жизни. Править мулами он тоже не умел. На то, чтобы надеть на животных конскую упряжь, он потратил почти час. Вожжи едва не вываливались у него из рук, спина чудовищно затекла от непривычной позы. Повозка ехала очень медленно, завязая в каждой второй луже.

Все окна Виноградной Заставы были ярко освещены. И от этого пронизывающего ночь маслянистого света Ларафу сделалось не по себе. Не то, чтобы в самой по себе Заставе или в свете ламп, отражающегося от стекол, было нечто из ряда вон выходящее. Просто Ларафа наконец-то нагнала жуть, которую он старательно подавлял в себе последние сутки.

«Отстань!» – огрызнулась книга, когда он втайне от Шоши и Зверды полез в нее за инструкциями.

Разумеется, никакой «тайны» в отношении Зверды не получилось. Стоило Ларафу потянуться к книге, как мул с белым лбом, которого в соответствии с его необычной мастью на Севере Варана непременно звали бы халзанным, повернул к Ларафу свою большую голову и сердито сверкнул глазом.

«Ничего-ничего, сверкай себе», – зло подумал Лараф, и, расхрабрившись, раскрыл книгу. «Болтать-то небось не можешь, скотиняка!»

Второй мул – поменьше и более толстоногий, шел рядом с халзанным старательно и даже сосредоточенно. Движения его были довольно неуклюжими, шаг – чересчур тяжелым, но в целом все выглядело достаточно натуралистично. Особенно, если не присматриваться.

Ларафу вдруг вспомнились недавние пререкания барона и баронессы относительно трансформации, которая обоим представлялась унизительной.

«Уж если обязательно с копытами чтобы, так лучше лошадьми!» – басил Шоша.

«Да вы как конь и трех лиг не пройдете! Конь-то не спотыкливым должен быть. Шаг должен иметь уступчивый, широкий. А у вас он какой?»

«Нормальный шаг! Сноровки моей на двоих достанет!» – заверял Шоша.

«Да сноровка-то у вас, барон, черепашья!» – издевалась Зверда.

Так или иначе, было решено трансформироваться в мулов – они, дескать, и более медлительные, и более круглые. От них ни стати, ни шага не требуется.

Затем, почти до самых сумерек гэвенги привыкали к мульим шкурам. Учились ходить, фыркать, тянуть за собой тяжесть. Лараф тем временем разбирался со сбруей.

Так началась новая авантюра – проникновение в Пиннарин. Отчего-то она представлялась Ларафу еще более опасной, чем предыдущие. Правда, своими мыслями его никто не попросил поделиться.

Отчего-то Лараф был совершенно уверен в том, что офицер Свода, сидящий на Заставе – брат-близнец сегодняшнего пар-арценца и сможет тут же с головой выкупить весь кортеж.

У самой Заставы рыжий мул-Шоша вдруг стал подволакивать правую заднюю ногу. И даже у Зверды в движениях появилась какая-то усталая корявость.

Хвосты же у обоих животных висели отвесно вниз – ровно и неподвижно. Словно были перебиты палкой или сделаны из витой пеньки и пришиты к задницам суровой нитью. Уши же халзанного напротив непрестанно бегали туда-сюда, словно бы ходили на хорошо смазанных шарнирах.

К счастью, Лараф почти не разбирался в мулах – в Казенном Посаде не было ни одного. Иначе он волей-неволей обнаружил бы еще десяток несообразностей и занервничал еще пуще.

– Вечер добрый, – холодно бросил рах-саванн, стоящий у ворот, и принял у Ларафа его подорожную. – А… из Казенного Посада?

– Из него родимого. Как живет столица? – заискивающе спросил Лараф.

– Живет. Нас переживет, – офицер сложил подорожную Ларафа вчетверо.

В этот момент рыжий мул присел на задние лапы, словно собака. Из-под его задницы, словно из прорвавшегося бурдюка, со свистом вырвалась струя мочи. Золотистый ручеек споро потек по грязи к самому сапогу офицера.

Халзанный мул подернул ушами и повернул свою крупную голову в сторону рыжего. Ларафу показалось, что халзанный сейчас лопнет от возмущения.

Рах-саванн никогда раньше не видел, чтобы мулы справляли малую нужду сидя. Он так и застыл с подорожной в руках.

– Эй, что с животиной-то? – вслух спросил офицер, уставившись на мулов. Струйка мочи тем временем, успела обогнуть его сапог и прожурчать дальше. Истечению, казалось, не будет конца.

– Да шли только что вот… гоп! а тут барсук во-от такой выскочил на дорогу. Так перепугались бедняги, что прямо вижу сбрендили, – язык Ларафа заворочался с невероятной прытью. – Барсук-то сами знаете. Даже вымя корове откусить может. А уж мулу и голову оторвет – не побрезгует! Он как захрюкает – так и у быков сразу крышу сносит!