Он проклинал все на свете – книгу, баронов Маш-Магарт, офицеров Свода, Хофлума и Пергу. Всех тех, кто привел его в эту комнату в «Обители блаженства». И всех тех, кто не смог помешать тому, чтобы он в этой комнате оказался.

Вдруг раздался странный механический гул и его тело замаячило где-то в вышине. Глаза Ларафа поехали вверх. Тело, его старое доброе тело теперь было похоже на спущенное бычье легкое. Оно стало словно бы двухмерным. И плоские глаза Ларафа смотрели на Ларафа с укором и мольбой. Видение это было жутким и Лараф почувствовал, что если сейчас не закроет глаза, то, верно сойдет сума. Но глаза не закрывались.

Ему было очень больно, очень тоскливо и очень страшно. Он висел между двумя безднами и ни одна из них не хотела назваться его домом.

«Почему они меня не предупредили!? Почему не предупредили!?» – повторял Лараф одну и ту же фразу. Повторял по внутренним часам что-то около года. Но год окончился. И наступил новый. Новый год не обладал никакими свойствами. «Это то самое небытие, про которой говорилось в книге», – догадался Лараф.

– Госпожа Зве-е-ерда! – позвал он в отчаянии.

Тишина, казалось, длилась больше десятилетия. Но вдруг дырчатую черноту над его головой прорезал тоненький бордовый луч. «Это голос Зверды», – понял Лараф сам не зная как.

– Не бойся, дурачок! Не бойся! Скоро увидимся!

Голос был тихим, глухим, едва различимым. Словно бы говорили откуда-то издалека. Из Старого Ордоса, например. Но только Лараф каким-то чудом мог расслышать.

Прошел еще год и Лараф почувствовал, что его двухмерное тело растворяется в воздухе над ним как мед в кипятке. А его воображаемые «глаза» словно бы вмуровывает в черноту сон.

Внезапно в его безвременье пошел теплый дождь. Он смыл Ларафа вниз и вместе с ним унеслись все его мысли.

Он «проснулся» от того, что слева от него кто-то словно бы чихнул.

Становилось светлее. Источник света тоже находился где-то поблизости. Еще один год ушел у Ларафа на пробуждение. Тем временем, чихнули еще раз и этот звук окончательно разорвал звездчатую черноту безвременья вокруг.

Превозмогая боль, Лараф попробовал скосить глаза. И на этот раз ему это удалось!

Он лежал на мягкой кровати с атласными простынями. В комнате было достаточно темно. Окна были забраны бархатными занавесями, но лунный свет умудрялся просачиваться сквозь щели.

Рядом с ним лежала женщина. Ее каштановые волосы разметались по подушке, а руки были раскинуты в стороны. От женщины пахло жасмином. Сквозь прозрачный пеньюар Лараф смог разглядеть крепкую грудку с аккуратным соском.

Но, и это Лараф знал как то, что он Лараф, а может даже и лучше, на разглядывание женщины у него нет времени. Об этом его предупреждала Зверда.

«Теперь надо встать, подойти к двери и кликнуть слугу по имени Эри», – Лараф читал в своем мозгу как в книге.

Ноги плохо слушались. Встав с кровати он едва не потерял равновесия.

– Эри! – позвал Лараф, но никто не отозвался. Женщина беспокойно завозилась во сне.

«И сказать Эри… чтобы тотчас же принес воды!» Так учила Зверда.

Лараф с трудом открыл тяжелую и совершенно незнакомую дверь, за которой, как подсказывала ему интуиция, и должен ждать его слуга Эри.

«И чтобы поживее!» – мрачно добавил от себя Лараф.

3

– Лараф уже там. Но еще не оклемался, – вполголоса сообщила Зверда Шоше.

– Хоть бы не сдох по дороге, – буркнул Шоша.

– Не сдохнет. Он парень крепкий. Но главное – довольно-таки везучий.

– Везение – есть категория эфемерная, – ввернул умное словцо Шоша. – Сегодня в наличии, завтра – уже нету. Может сегодня у него как раз невезе…

– Заткнитесь, барон, – прошептала Зверда и, сдвинув брови, уставилась в место, где располагалось Сердце Большой Работы.

Обнаженное тело Ларафа, которое все это время было совершенно неподвижным и даже в некотором смысле мертвым, едва заметно пошевелило мизинцем правой руки.

Зверда выразительно посмотрела на Шошу и подняла свой тяжеленный, неженский меч.

– Пора, – Шоша подтолкнул Зверду к черте. – И без сантиментов. Плотногодие творить – это одно. Но враг есть враг.

– Ох и умны вы сегодня барон, на удивление! – бросила сквозь сцепленные зубы Зверда и шагнула внутрь круга.

Слова Шоши больно задели ее самолюбие. Тем больнее, что она и сама знала, что ей жаль убивать Лагху, который вот сейчас придет в себя в теле Ларафа. И что она и сама осознает, что боится, что ее рука дрогнет, когда на беззащитную шею Лагхе-Ларафу нужно будет опустить меч. И она ненавидела себя за малодушие.

Конечно, любовью здесь и не пахло. Конечно, чувству к Лагхе было далеко до чувства к Вэль-Вире или даже к Шоше. И все-таки, чтобы сравнивать, нужно, чтобы было что сравнивать!

Зверда сама точно не могла определить, какую струну в ее душе задел варанский гнорр. Но он был так наивен, так красив и так не по-фальмски галантен! Он, в отличие от Шоши, действительно стоил ее, действительно мог укоротить ее распоясавшееся самомнение. И с ним, чтоб он сдох, действительно никогда не было скучно!

Даже когда гнорр, подобно щенку, глупо расточал свои силы на то, чтобы физически обладать ею, он был мил и удивительно остроумен!

Возможно, если бы не недавнее нападение людей из Свода, Зверда решилась бы на свой страх и риск проделать другую, более сложную и опасную Большую Работу.

Такую, которая вместо обмена телами между Ларафом и Лагхой имела бы другой результат – например, чтобы семя души Лагхи оказалось бы на время плененным в теле глиняного человека. Такую, чтобы убивать гнорра не было необходимости. Но теперь было уже поздно.

На неправильную трансформацию Зверда и Шоша потратили слишком много драгоценной энергии.

Их вместилища личной силы практически опустели.

И ни о каких «выкрутасах», как выразился бы Лоло, не могло быть и речи. Но главное – нападение офицеров Свода было прямым предательством, перечеркивающим все то неподлое, что было между гнорром и фальмской баронессой.

Теперь Зверда почти не сомневалась в том, что проклятых лучников подослал Лагха, чтобы освободиться от своей привязанности к ней. И не в обычаях Зверды было спускать мужчинам предательство.

Тело Ларафа открыло глаза, но все еще было не в состоянии повернуть голову. Зверда стояла над ним с обнаженным мечом в руках. Она знала, у нее есть еще несколько минут. В эти несколько минут единственное, что сможет делать Лагха в своем новом теле – это говорить. Это в лучшем случае. В худшем – будет говорить она сама. Зверде было что сказать гнорру.

– Как вам спалось, мой милый предатель? – холодно спросила баронесса. – Как видишь, я жива и здравствую. Неожиданно, правда?