— А я и не знал про него. Пока тебя возле дома ждал,позвонил в «Геликон», поговорил с ребятами. Они и сказали, на кого работаетАркадий.

— Может, ты еще позвонишь и узнаешь, чем Сахарокзанимается? — вежливо предложила я.

— Официально бензином торгует. У него сеть бензоколонокпо области. Дима ваш бензином не интересовался?

— Вроде нет, — ответила Ленка. — Наташканичего такого не говорила.

— А неофициально? — не отставала я.

— А чем Сахарок занимается неофициально, он держит всекрете. Спрашивать его об этом не советую.

— Ладно, — кивнула я. — И бензин на худойконец сгодится, какая-никакая, а зацепка.

— Ой, мы светофор проскочили! — завопила Ленка.

— Зачем тебе светофор?

— Затем, что мы ко мне домой едем, и на том светофоренадо было свернуть налево.

Возле кинотеатра мы развернулись и вскоре тормозили возлеЛенкиного дома. В подруге ощущалась нервозность, когда мы шли к ее квартире,она, должно быть, боялась, что дядя Юра уже вышел из запоя. Я в это не очень-товерила. Если б вышел, он бы уже раз десять позвонил не только Ленке, но и мне.

Мы вошли в квартиру, Ленка заглянула в папину комнату. ДядяЮра сидел перед телевизором, но по-прежнему столбиком, то есть ни на телевизор,ни на нас внимания не обращал. Под рукой бутылка водки и закуска, кстати,аккуратно разложенная по тарелкам.

— Это он сам? — восхитилась я.

— Вряд ли. Кто-нибудь с работы был, из женского пола.Не теряют надежды приручить папу. Только это напрасная трата времени: онпринципиальный противник брака. На прошлой неделе утверждал, что институт бракасебя изжил. Потом, конечно, испугался, что я пойму не так, к примеру, начну скем-то жить без росписи, и стал мне втолковывать, чем мужчина отличается отженщины. Ты бы послушала… Умора! — Должно быть, так и было, мой папа тожеуважает разговоры о детях и аистах. К сожалению, его рассказы не шли ни в какоесравнение с теми знаниями, что приобретаешь на улице. А Ленка продолжала рассказывать:

— Фазер совсем запутался в терминологии и забыл, чтохотел сказать. Хоть бы женился, честное слово, был бы занят: за женойприглядывал, глядишь, мне бы стало легче… Папа! — громко позвала она.

Я была уверена, что дядя Юра на зов не откликнется, но он,как ни странно, повернулся и даже произнес вполне осмысленно: «Дочка…», чемочень меня расстроил — Ленка, как только ее фазер оклемается, вновь станетдевушкой режимной, а мне расследуй убийство в компании двух жуликов. Но дядяЮра смотрел не на Ленку, а куда-то вбок, и продолжил жалобно:

— Мама звонила. Нет у нас с тобой мамы. Сирота ты уменя, ягодка моя ненаглядная…

— Папуля! — позвала Ленка, щелкая перед лицомродителя пальцами, потом кивнула удовлетворенно, сообщила:

— Порядок. Если папа о маме вспомнил, запой обещаетзатянуться. Как минимум еще на неделю. Батя, — вновь обратилась она котцу, — ты, главное, не забывай каждый день обедать. Пойду Зинаидепозвоню, — вздохнула она (Зинаида — дяди-Юрина секретарша), — попрошуконтролировать процесс приема пищи.

Ленка ушла звонить, а я немного понаблюдала за дядей Юрой,он как раз решил выпить и закусить. Выглядело это впечатляюще: руки егодвигались как бы сами по себе, челюсти тоже. Дядя Юра жевал и приговаривал:«Курица не птица, баба не человек», по-прежнему глядя куда-то поверх моегоплеча. О чем это он, со всей ответственностью не скажу, но одно радовало: мозгдяди Юры во время приема пищи тоже не бездействовал.

— Идем, — позвала Ленка. — Я Зинаидупредупредила, она будет заходить. Уф, от сердца отлегло. — Ленкапоцеловала отца (он вроде бы этого не заметил), и мы покинули квартиру.

— Куда теперь? — спросил Матвей, глядя на нас слюбопытством.

— К Диминой сестре, — ответила я тоном, нетерпящим возражений.

Адрес у нас был, и мы отправились в пригород, где вфешенебельном районе, как теперь принято говорить, жила сестра Димы.

Двухэтажный особняк за высоченной оградой выглядел намиллион долларов и, скорее всего, столько и стоил. Ограда была из металлическихпрутьев со всевозможными завитушками и тоже стоила денег.

Жалюзи на окнах были спущены, может, из-за жары, а может, вдоме никого не было. Я вдруг так разволновалась, что едва заикаться не начала.Однако очень не хотелось, чтобы Матвей мое волнение заметил, — непременнозапоет старую песню: ничего она нам не скажет и прочее.

— Идемте, — отважно шагнула я к калитке и нажалакнопку домофона.

С минуту стояла тишина. Я уже собралась нажать кнопкувторично, и тут приятный женский голос произнес:

— Слушаю.

— Простите, пожалуйста, — стараясь не спешить ипроизносить слова четко, начала я. — Мы друзья вашего брата, ДимыРыбакова, очень хотели бы с вами поговорить.

Раздался щелчок, и калитка открылась, а вслед за ней и дверьдома, к которой мы направились. На пороге стояла женщина лет сорока — лицобледное, несмотря на середину лета, выглядит усталым, должно быть, из-за горя,обрушившегося на нее. Сначала муж, теперь вот брат погиб. С Димой они былисовсем не похожи. Алину Сергеевну назвать красавицей было сложно — носдлинноват, глаза не очень выразительные, но в ней было достоинство и то, чтоназывают шармом. Одета элегантно, в туфлях на каблуке (представить ее втапочках я вообще бы не смогла), с макияжем, прической и безупречным маникюром.Если я так буду выглядеть в свои сорок, считай — повезло.

— Здравствуйте, — сказала она, задержав взгляд наМатвее.

— Мы не займем много времени, — поспешила заверитья.

— Да, к сожалению, времени у меня мало в связи спохоронами, — грустно усмехнулась Алина Сергеевна.

Мы прошли в светлую гостиную с огромным эркером. Стильнаямебель, абстрактная живопись. Ленка с любопытством оглядывалась, Матвей занялближайшее кресло, закинул ногу на ногу, непроизвольно хмурясь. Окружающеевеликолепие никакого впечатления на него не произвело.

— Похороны брата в пятницу, — присаживаясь надиван, сказала Алина Сергеевна, опустив глаза. — Его коллеги обещалиоповестить всех. Я мало с кем из друзей Димы знакома, слишком большая разница ввозрасте.

«Сколько же ей лет?» — подумала я. Если Диме тридцать пять,то ей, при большой-то разнице, никак не меньше сорока двух. Тут я увиделафотографию на журнальном столике: усатый дядя радостно улыбался, держа в однойруке какой-то диплом.