Окоёмов спешил назад. Потому что Кхайе осталась там одна. Часовщик не в счет, с него толку никакого – во всех смыслах. Чего опасался Окоёмов? Пожалуй, он и сам не мог вразумительно ответить на этот вопрос. Того, что Кхайе воспользуется его отсутствием и сбежит? Возможно. С другой стороны, у нее была масса возможностей поступить так, но она до сих пор шла вместе с ним. В конце концов, она могла просто не спасать его – никаких проблем, он загнулся бы от яда той злосчастной змеи. Если, конечно, раньше не пристрелили бы свои.

Нет, она не уйдет. Да и куда ей здесь идти? Тогда почему он так спешит вернуться? Времени мало, но отменить отдых не удастся, как ни крутись – у человеческого организма есть свои пределы. Даже в случае, если его регулярно насиловать стимуляторами.

Он знал, на самом деле знал. Только не хотел признаваться себе в этом. Те ночи, что они провели вместе в лесу, всплывали в памяти снова и снова. Ее нежная кожа, ее маленькое стройное тело, извивающееся в пароксизме блаженства. Ее стоны и ее лицо в момент, когда... Мгновенно возбудившаяся плоть оттопыривала штаны и мешала идти.

Окоёмов просто хотел еще побыть вместе с Кхайе. До утра, а после рассвета они отправятся дальше. И он был уверен, что девушка хочет того же.

Выспаться, судя по всему, не удастся.

Тяжелая сумка, наполненная продуктами, оттягивала плечо. Но Василий не замечал тяжести. Мимо него проходили люди, кто-то смотрел на него, кто-то – совсем в другую сторону. Но опытный глаз ловил все детали.

Опытный глаз... Опыт дается старанием. Мало просто делать одно и то же дело много раз – ничего не получится. Важно каждый раз делать лучше. Тогда можно стать мастером. Но до этого еще нужно дожить.

Василий снова подумал о Кхайе. Кто она ему? Кто она вообще такая, чтобы он мог тратить время и силы на... хотя бы на раздумья о ней?

Она женщина, которая спасла тебя. Которая тебе небезразлична.

Мог ли он позволить себе подобные вольности? Особенно сейчас?

Скажи правильно, зачем играть в игру с самим собой – можешь ли ты позволить себе любить ее?

Слишком громкое слово «любовь». Глупо даже рассуждать на эту тему после пары проведенных вместе ночей. И дело не в количестве раз, дело в другом...

В чем?

Он не мог позволить себе. Он дал слово, он должен, и он выполнит.

Что ты выполнишь? Да и кому ты давал слово – ты же ни одного имени уже не вспомнишь?

Имена не важны, важна идея. Важно то, что ты считаешь правильным и к чему стремишься.

А к чему ты стремишься?

Мы меняем мир.

Внезапно Окоёмов остановился, словно перед ним вырос невидимый столб, в который он врезался на полном ходу. Эта странная фраза звучала снова и снова в его голове. «Мы меняем мир». Именно так он когда-то говорил, именно в это верил. Но вера не удержалась, она рухнула. С высоты огромной волны, обрушившейся на мьянманский берег.

Он должен был выполнить задание в Джакарте. Именно туда шел российский крейсер «Иван Грозный».

– Окоёмов! Ты в Джакарте бывал?

Будто заевшая запись в «балалайке», вопрос повторялся эхом, не желая исчезать из памяти. Слова старпома, словно выжженные каленым железом прямо по коре головного мозга, навсегда запечатлелись в памяти. Они постоянно были перед глазами.

– Нет.

Это было неправдой. В Индонезии Окоёмов бывал. И не раз. Он все подготовил еще полгода назад. Тогда его звали иначе, но это не имеет никакого значения.

– Тебе понравится там. Точно говорю, тебе обязательно понравится.

Нет, ему не понравилось. Ни в первый раз, когда он поехал туда просто осмотреться, ни во второй, когда дело уже началось. Грязная жаркая страна. К тому же – невозможно влажная и душная. Он не любил южные страны, ему не нравились азиаты. Но об этом никто не догадывался – он хорошо владел собой.

Тогда он верил в то, что делал. А теперь?

Теперь рыжего старпома давно доели морские обитатели. Возможно, кости еще найти можно, но слишком уж сложная задача – ударом и последующими волнами их, скорее всего, разметало по округе.

Их учили, что ни у кого из них не может быть личной жизни. Нет, им никто не запрещал иметь отношения с женщинами. Или с мужчинами – это кому что нравится, личные вкусы не обсуждались. Но это лишь физиология. А личной жизни быть не должно.

Эту простую истину вдалбливали в головы с самого первого дня. С того момента, как он, услышав завороживший разум рассказ о будущем человечества, пришел к этим людям. Решение посвятить себя будущему пришло в одночасье, он не раздумывал ни секунды.

Пожалел ли он о своем решении, принятом много лет назад?

А ты уверен, что принял его сам?

Решения можно принимать, тщательно обдумав все нюансы и представив все возможные последствия. Можно ни о чем не задумываться, а просто сказать: «Я так решил!»

Только ты ничего не решаешь, все давно решено.

Если бы предопределенность была столь неотвратимой, то для чего нужна борьба? К чему трепыхаться, если будет так, как будет?

Не тебе решать, как будет.

Сейчас он мог отказаться. Легко – очень просто остаться в этом медленно разрушающемся городке, забыть обо всех учениях и рассказах.

Легко ли?

Он не знал, для чего нужно то, что он делал.

Не строй из себя идиота – для того же, для чего и все остальное: для власти.

Они делают мир лучше.

И ты в это веришь?

Нет!

Если это так, то какого черта он тащил этого несчастного старика в Магуэ? Зачем вообще ввязался в это дело?

Ясно, что у них все на крючке – достаточно было только подключить «балалайку» к сети, и его тут же нашли. Мгновенно, обрубив, судя по всему, все программы, зашитые в коммуникатор людьми, которым подчинялся Лейтенант. Сам Лейтенант к хозяевам Окоёмова отношения не имеет. Это не вызывает никаких сомнений.

Поскольку то, на что смотрел «опытный глаз» Окоё– мова, сомнения отметало раз и навсегда.

Недалеко от покосившегося навеса, под которым сидело несколько торговцев и роилось целое облако мух, стоял монах. Обычный буддийский монах, завернутый в желтую, цвета детской неожиданности тряпку. Монах был китайцем: типичный разрез глаз, плоский, словно проваленный нос, относительно светлая кожа – бирманцы выглядели немного иначе. Как положено, он был лыс. Взгляд спокойных, на первый взгляд покорных всему глаз, при более детальном рассмотрении оказывался цепким и жестким, будто стальная проволока. И цвет они имели соответственный – серо-стальной.

Ничего в этом аккуратном, интеллигентного вида китайском монахе не напоминало о человеке, о котором думал сейчас Окоёмов. Но его учили находить сходство даже там, где его не было в принципе.