«пожалуйста, оставь в покое меня и моих родных», многократно повторенные, что еще я могу сделать?

– О, это… позвольте мне закрыть дверь… – Я слышу, как он шаркает и захлопывает дверь. – Послушайте, это зашло слишком далеко. Я поговорю с Робином и объясню, что вы расстроены, и он должен уняться. Понимаете, я сейчас скажу одну вещь, строго конфиденциально. Вам никогда не приходило в голову, что, возможно, Робин слегка… как бы биполярен?

– Э-э… нет…

– Его настроение все время меняется. Он то сиднем сидит дома, то невероятно активен. Это могут быть полеты фантазии артиста, но вот что я думаю: а не кроется ли тут диагноз? Не знаю, быть может, этим объясняется весь этот перебор с любовью и то, что он вас преследует?

– Я тоже не знаю.

Я прикидываю: можно выбрать долгую или короткую дорогу. Но я хочу быстрого результата без всяких хлопот. Итак, пусть будет короткая дорога.

– Станет ли он ссылаться в суде на умственную нестабильность? – сладким голосом осведомляюсь я.

– Я поговорю с ним, – поспешно отвечает Эл. – Он больше не появится в вашем пабе.

– Большое вам спасибо. Я ценю вашу помощь.

Ха! Твой ход, Робин Макни. Только не надо риторических фраз, пожалуйста. Твой ход.

Эл явно напуган: через пятнадцать минут я получаю сообщение от Робина.

Привет! Ладно, ты победила. Твоя весть дошла. Можно мне поговорить с тобой о другом? О важном. Никаких предложений выпить вместе, обещаю. Это о работе. Р. х

Нет уж, дудки.

35

– Значит, ты ни в коем случае не хочешь снова сойтись с Робином Макни? – спрашивает Китти, потягивая через тонкую соломинку диетическую колу из бутылки.

– Ни за что, – отвечаю я, энергично протирая барную стойку. Я больше не получала от него вестей после вчерашнего сообщения и очень довольна, что мой план сработал. К тому же я не знаю, нет ли за углом Лукаса. Я догадываюсь, куда могут завести вопросы Китти, и поэтому на всякий случай отвечаю так, будто он может услышать. Уже около девяти вечера, и в баре в кои-то веки тихо.

– Значит, ты ни с кем не встречаешься? – спрашивает она.

– Нет.

– Разве ты не хочешь кого-нибудь встретить? Выйти замуж, родить детей и всякое такое?

– Это три разных вопроса, – улыбаюсь я ей. – Мне бы хотелось кого-нибудь встретить, но я никуда не спешу. И я не знаю, хочу ли я пункты второй и третий, пока у меня не появится кто-нибудь.

– Тебе нужно заглянуть на Тиндер.

Я выпрямляюсь, споласкиваю тряпку, выжимаю ее и смотрю на часы. До конца смены осталось совсем немного.

– Честно говоря, я скорее ищу любви, нежели замужества. Настоящей романтики. Я сейчас перечитываю «Грозовой перевал». Вот лучшая строчка из этого романа: «Из чего бы ни были сделаны души, его и моя – из одного материала».

Китти лишилась дара речи, и я льщу себя надеждой, что заинтересовала королеву соцсетей классической литературой.

– Из чего бы ни были сделаны туши, у них одна на двоих??! – вопит она, и Лукас высовывает голову из-за угла и шипит: «Ш-ш-ш!»

– Их души! Души! – восклицаю я, трясясь от смеха.

Какая-то женщина с конским хвостом приближается к бару, и что-то в выражении ее лица и быстрых движениях настораживает меня.

– Да? – обращаюсь я к ней, чувствуя, что что-то не так.

– Вы Джорджина? – спрашивает она.

– Да-а?

– Это от Боба.

Я открываю рот, чтобы сказать, что не знаю никакого Боба. Она поднимает вверх контейнер, который прятала за спиной, и выплескивает его содержимое прямо мне в лицо. Оно холодное и едкое и жжет глаза. Я вскрикиваю, временно ослепнув.

Слышатся голоса, мужские и женские, они что-то кричат. Меня хватают в охапку и тащат на кухню.

За мной с шумом захлопывается дверь, и голос Лукаса говорит: «Будет холодно». Мое лицо подставляют под кран. Льется вода. Она попадает в нос, я визжу и отбиваюсь, как будто меня собираются утопить.

– Джорджина, надо это смыть! Перестань дергаться!

Я пытаюсь отдышаться под льющейся водой и слышу, как Лукас повторяет: «Черт, черт, черт». Интересно, почему у него такой испуганный голос и почему меня держат над раковиной, вместо того чтобы вытереть полотенцем? И почему он стаскивает с меня майку через голову?

Прежде чем я успеваю проморгаться и отдышаться, мою голову снова суют под кран. Вода льется на мою шею, брызгает на грудь. Какого черта! Зачем мочить меня еще больше? С меня течет ручьями, прямо на джинсы, и я кричу, как ребенок:

– Прекратите, она холодная!

Меня выдергивают из раковины, как тряпичную куклу, и я чувствую теплые руки на своих висках. Голос Лукаса спрашивает:

– Ты можешь открыть глаза?

Я осторожно разлепляю веки. Кухня расплывается перед глазами, окрашенная в серый цвет из-за расплывшейся туши. Я моргаю, теплые струйки текут из носа.

– Бр-р, что случилось?

– Ты можешь… – голос Лукаса прерывается. – Ты меня видишь?

Я фокусирую на нем взгляд и отвечаю:

– Да, конечно!

Он осторожно сжимает мои виски, его лицо совсем близко. Он поворачивает мою голову налево, потом направо. Затем он смотрит вниз, проводит кончиками пальцев по моей ключице и наблюдает за моей реакцией. Я делаю зарубку в памяти, чтобы вспомнить это ощущение позже, и тоже смотрю вниз.

Словно в кошмарном сне, ставшем реальностью, я осознаю, что на мне только бюстгальтер. Мой измятый кардиган лежит поблизости, на плитках кухонного пола, сверху брошена майка. Слава богу, бюстгальтер черный и непрозрачный. Если бы были видны мои соски, мне бы пришлось себя убить. Сегодня утром я одевалась, не ожидая, что буду изучать свою ложбинку между грудей вместе с Лукасом Маккарти.

– Э-э… почему на мне нет кардигана? – спрашиваю я, думая при этом: а ты предприимчивый, Лукас! Мне же что-то плеснули в лицо, не так ли?

– С тобой все в порядке? Ты себя хорошо чувствуешь?

Я снова моргаю и говорю с улыбкой:

– Да. Не считая того, что я полуголая, совершенно мокрая и в шоке.

Я чихаю и кашляю. Не скрестить ли мне руки на груди, думаю я, и втягиваю живот. Подобрав с пола свою мокрую майку, я прикрываюсь ею.

– О господи! – Лукас пятится и натыкается на микроволновку. – Это было… Дай мне отдышаться.

– В чем дело? – спрашиваю я.

– Я думал, что это серная кислота!

– О! – выдыхаю я, и глаза Лукаса округляются.

– Х-хочешь сказать, что это не пришло тебе в голову?

– Нет. Значит, я глупая?

Теперь реакция Лукаса становится понятной, и я ощущаю пьянящее облегчение оттого, что это не пришло мне в голову.