таких затей, однако изучил он затем и латынь, и древнегреческий. Постигал он языки и значительно более непростые, скажем, персидский и арабский, объясняя нередко необходимость своих штудий конкретными примерами. Изучал он самостоятельно, по самоучителям и грамматикам, и уже в момент нашего с ним знакомства осваивал иврит.

В практическом смысле эти дарования и увлечения Г. А. имели прямое следствие: долгое время в Москве он оставался единственным человеком, которому можно было позвонить, и он приезжал посмотреть на те книги, даже язык которых безошибочно определить было нелегко (особенно это касается восточных рукописей). Причем делал это Г. А. исключительно бескорыстно.

Так удалось познакомиться с Г. А. и автору этих строк, поскольку М. Е. Кудрявцев нередко просил Г. А. о помощи в описании «иностранщины». С начала 1990‐х годов мы просто общались, и я ничем не отличался от других книжников, дивившихся начитанности и пытливости ума Г. А. Но со временем мы стали о чем-то беседовать, Г. А. помогал мне, помнится, в переводах с итальянского для одной из моих первых статей… Однако же полностью я оценил Г. А. в тот момент, когда темой моих аспирантских занятий стало изучение прижизненных изданий Галилея. Обычно я что-то рассказывал Г. А. или же распечатывал какой-то кусок своего текста и делал ксерокопии первоизданий; он забирал это с собой и при следующей встрече высказывал свое мнение как о прочитанном, так и о предмете моих изысканий. Будучи серьезным ученым, беседовал неизменно в довольно увлеченной и непринужденной манере, без всякого напускного умничанья.

Именно тогда я смог оценить натуру Г. А., и произошло это при обсуждении одного любопытного факта. Дело в том, что одним из серьезных и принципиальных вопросов изучения наследия Галилея является ведущаяся ныне дискуссия об авторстве анонимного «Диалога Чекко ди Ронкитти» – небольшой книжечки, напечатанной в Падуе в 1604 году и перепечатанной в 1605 году в Вероне. Это космогоническое сочинение было известно давно, его рассматривал Антонио Фаваро (1847–1922), самый знаменитый биограф Галилея. Оно считалось неким предвестником работ Галилея, каковых было немало в ту эпоху; первенцем же самого Галилея считается книга «О циркуле геометрическом и военном», напечатанная им в Падуе в 1606 году под собственным именем. Однако ряд новых ученых-галилеистов, прежде всего канадец Стиллман Дрейк (1910–1993), настойчиво стремились ввести «Диалог Чекко ди Ронкитти» в корпус безусловных галилеевских сочинений и посвятили своему открытию статьи и книги. Несмотря на очевидность такого предположения, одним из важных возражений является собственно язык этих книг. Обе они изданы не на латыни, так сказать, официальном языке науки того времени, а на итальянском. Но в итальянском и разница: «О циркуле» – на итальянском, а «Диалог Чекко ди Ронкитти» – на падуанском диалекте. Хотя Галилей этим диалектом и владел, но в действительности довольно сложно объяснить факт почти одновременного издания им в Падуе книг, которые различны по языку. И тезис «Кто же еще, если не Галилей!» вряд ли является безусловным доказательством.

Этот вопрос мы также обсуждали с Г. А., и мне удалось его увлечь этой проблемой, так что постепенно содержание «Диалога Чекко ди Ронкитти» сменилось обсуждением итальянской диалектологии. Уже не помню почему, но наши встречи с Г. А. на некоторое время прервались, и когда через несколько месяцев мы вновь сели за стол, то Г. А. вынул мои бумажки, изрядно перечерканные, также вынул и ксерокопию «Диалога», а дальше мне пришло время удивляться. Поправляя очки, Г. А. сказал: «Я тут поразбирался и понял, что Дрейк-то падуанского диалекта сам не знал, и перевод его не вполне верен; поэтому и выводы его я бы считал не самыми безупречными…» Оказалось, что в то время, пока мы с Г. А. не виделись, он вдобавок к своему отличному знанию итальянского освоил и падуанский диалект! И только лишь ради того, чтобы внимательно самому прочесть текст «Диалога Чекко ди Ронкитти». И в этом был весь Г. А., который представлял собой нетривиальное явление и как человек, и как ученый. Мне даже несколько совестно, что я забросил тогда свою диссертацию, а мои работы о Галилее ограничились лишь одной статьей в академическом ежегоднике.

Книга, изданная в связи с выставкой коллекции П. С. Романова (1994)

Также в контексте иностранной книги необходимо сказать и о таком крупном и знаменитом собрании, как «Библиотека А. Х. Вахитова». Особенно потому, что имя этого собирателя оказалось смешано с грязью. Итак, в середине 1980‐х годов на книжный рынок выплеснулось множество первоклассных экземпляров антикварных книг, русских и иностранных, которые имели на титульном листе личный штамп-экслибрис с указанным текстом. Мы боимся быть пристрастными, но то был едва ли не единственный выброс книг настолько исключительного качества и такого невиданного объема – много тысяч томов. Если говорить о сопоставимых заметных глазу собраниях, имевших свой штемпель, то можно вспомнить лишь богатейшую коллекцию артиста балета и хореографа Касьяна Голейзовского с фиолетовым штемпелем «Из библиотеки К. Я. Голейзовского».

Экслибрисы библиотеки Адама Вахитова

Но вернемся к «Библиотеке А. Х. Вахитова». Если сегодня читать каталоги аукционов, то мы увидим, что абсолютно все «антиквары» пишут, будто эти невиданного качества книги происходят из библиотеки… классика башкирской литературы Анура Хисматовича Вахитова. Вероятно, и классик бы не возражал, однако не только трудно было бы собрать такую библиотеку, живя в Уфе, но и совершенно не всегда имеется корреляция между богатством библиотеки и наличием статьи в Википедии о ее владельце. Другая версия, вовсе без раскрытия имени «А. Х.», совсем уж паскудная: «книжный могильщик, по слухам – бывший полковник КГБ», и конечно, рупором этой версии выступают авторы трудов по хронологии библиофильства и прочие литераторы, подверженные книжной лихорадке.

В действительности этого выдающегося коллекционера звали Адам Хасанович Вахитов (1902–1985), и был он крупным военным химиком, выпускником Военно-химической академии РККА, затем Института востоковедения (дипломатическое отделение, турецкий курс), участником Советско-финляндской войны, кавалером ряда наград, включая орден Ленина. В 1940‐х годах он занимался вопросами химии в Разведуправлении РККА, затем, став кандидатом военных наук, преподавал в Академии имени Фрунзе, а в конце 1940‐х вышел в отставку в звании полковника и далее работал на гражданских должностях.

Его книговедческие увлечения способствовали успехам на новом поприще, в основанном в 1952 году Институте научной информации (в дальнейшем – ВИНИТИ), главной задачей которого была подготовка знаменитых впоследствии реферативных журналов, издающихся по настоящее время. До 1970‐х годов А. Х. Вахитов руководил в созданном институте Отделом предварительной научной обработки научно-технической литературы (затем получившем более благозвучное