Зато Макса она теперь видела ежедневно. Это девальвировало страх, и все воспоминания резко падали в цене. Подобной инфляции подверглись все прежние ценности – стремление к одиночеству, самодостаточность и даже неуверенность в себе. По негласной договоренности они придерживались моратория на все разговоры о тех событиях. Под этим же запретом была тема их чувств друг к другу.

Как-то утром проснулась Ева со странным предчувствием чего-то хорошего. Нехотя, выпростав из-под одеяла сначала руки, она проверила, достаточно ли тепло снаружи.

«Нормально. Можно и встать. А можно и полежать, давно так удобно не лежала. Но нет, встану, пожалуй».

Выходя из квартиры, Ева едва не упала, споткнувшись о ноги Макса, сидевшего на подоконнике. Он подхватил ее и укоризненно покачал головой.

– Вы в больницу? – уверенно произнес он с ходу– Э-э-э… я думал, спите еще или нет…

– Прием назначен на завтра, – с достоинством соврала Ева. – Есть возражения?

– Куда же вы собрались? – продолжал свой бестактный допрос этот невыносимый человек.

– Хочу есть, – возмутившись, потеряла уже контроль Ева. – Можно?

– Да, я составлю вам компанию, – разрешил он.

«Ужасно! Как можно быть таким самоуверенным? Ну и тип», – в который раз со вкусом подумала Ева. И тут же вскинула голову на тактичное «гм-гм», испугавшись, что произнесла последнюю фразу вслух.

– Пойдемте куда-нибудь в центр, – предложил Макс.

«Я, в принципе, не совсем подобающе одета», – хотела было возразить Ева, но, во-первых, они уже тронулись, во-вторых, в ее положении, собственно, было уже все равно. Хоть седло надевай.

И они поехали по заснеженному городу в сторону центра. Удобно, слов нет, плыть по течению, зацепившись за кого-то вроде Макса. Степенно сложив руки, привычным жестом обхватив необъятный живот, она с удовольствием следила за изменившимся городом из теплой машины. «И все же это ненормально, что у меня такое хорошее настроение. Хм…» При Максе ее вообще как-то странно веселило почти все. Он стал непременным условием ее хорошего самочувствия. Что бы это значило?..

– Итак, – начал Макс, когда они уже сидели в ресторане.

Этого как раз и боялась Ева. Именно такого тона и именно таких слов. Не ожидая уже ничего хорошего, она с грустью взглянула на недоеденный десерт, продолжая ковырять в нем вилкой.

– Подытожим. Сверим данные, так сказать.

– Вот что-то мне не хочется, может, потом? Как-то я себя чувствую не так…

– «Скорую»? – услужливо предложил Макс.

– Я же не в этом смысле! – возмутилась Ева. – Я устала.

– Ничего, скоро отдохнете, – пообещал этот жестокосердный человек, без капли жалости поглядывая на свою нахохлившуюся, лохматую собеседницу.

– Давайте уже, допрашивайте, ни в чем себе не отказывайте, – закатив глаза, согласилась Ева. – Дети и беременные вне очереди.

– Как вы там оказались?

– Я надеялась, что это вы мне объясните, – язвительно начала она. – Вышла погулять. Очнулась в клетке. – Она с трудом разминала окостеневшие вдруг пальцы. – Потом… Лара. Я потеряла сознание. Не знаю, сколько отсутствовала. Очнулась уже при вас? – вопросительно закончила она.

– Не думаю, что намного раньше, чем я к вам присоединился. Кто такой Голландец?

– А что?

Тяжело вздохнув, Макс выложил на стол фотографии. Не прикасаясь к ним, Ева покосилась и едва не поперхнулась. Она и нищий. Она мечтательно оперлась о стену дома, а он у ее ног подбирает пакет с бутылками. Ну да. Весна, начало лета, когда это произошло? Малодушное бегство в объятия Фани и Лары.

– Лара? – очнувшись, спросила она.

– Тело я нашел. Хотите, чтобы сообщили вашим родным? – жестоко развил он заданную тему.

– Нет.

«Лучше будет, если никто не узнает, какая судьба постигла нашу Лару. Совестно брать на себя ответственность за сокрытие такой истины, но брать на себя ответственность за сообщение о таких страшных новостях, да еще имея непосредственное к ним отношение… Нет и еще раз нет».

– Ясно, – кивнул он и, закрепив успех, напомнил: – Кто это?

– Кажется… он спас меня тогда, в парке. А вот здесь, – она показала вилкой на фотографии, – меня предупредил, что он меня ищет. И я сбежала к бабушкам. А… что с Марфой?

Макс внимательно посмотрел на Еву, будто подозревая, что она ловко делает вид ничего не понимающего человека.

– Вы были рядом со мной. Что видели вы?

– Там… – Ева погрузилась в напряженное молчание.

Поверх фотографий он выложил диктофон и, нажав клавишу, включил запись. Сквозь легкий треск и шорох помех Ева услышала напряженный, отрывистый голос сестры:

– Алло, Передоз?

– Салют, Марфа, как оно?

– Все о'кей. Ты мне должен, помнишь? Мне нужно что-нибудь, что сносит башню.

– Гм-гм, я думал, ты в завязке.

– Ты не понял. Мне нужен пистолет.

– Ну, подруга… постараюсь сообразить к следующей неделе.

– Не надо через неделю. Надо сейчас.

…(Продолжительную паузу Ева пережидала, не поднимая глаз на Макса.) – Где?

– У парка, напротив старого собора, через час.

– Будет.

– Марфа. С пистолетом. Из-за выстрелов произошел обвал, – подсказывал он.

– Выстрел… – «Так вот что это был за грохот!» – догадалась Ева. – Но как вам удалось вытащить меня оттуда? Вы были у самого входа, а я в глубине… далеко. Дальше Марфы, дальше… вашего брата.

– Удивительно совсем не это. – Он, устало откинувшись на спинку кресла, отвел от нее глаза. – Ваша сестра позвонила мне. Сказала, что, возможно, знает, что с вами, и просила прослушать разговор на параллельной линии. Но сначала взяла с меня слово, что я приду к собору и не буду ей мешать. Я к тому времени уже знал о вашем похищении. Как и о брате. Его я искал последние два месяца. В какой-то момент там, в коридорах, она вдруг потеряла ориентацию, стала метаться по коридорам катакомб. Чистая случайность, что мы вас нашли. А то, что потом вышли наружу, просто чудо. Марфа, как оказалось, дороги не знала. Как нашла вас, не помнила. Как оказалась в катакомбах, не знает. Откуда пистолет, не помнит. И все в таком же духе. Собственно, без света, даже зная дорогу, там было не выйти. Зато вы знали, куда надо идти, и говорили направление. Ева, минут сорок мы шли в абсолютной темноте, пока не вышли в освещаемые коридоры. Вы понимаете? Это было…

Его перебил телефонный звонок. Звонила Виола. Лицо Евы начало стремительно белеть, и к концу краткого как никогда монолога матери она была того же цвета, что и скатерть на столе, за которым они сидели. Мать сквозь рыдания сообщила, что внезапно и трагически погибла Мели. Оглушенная Ева, недоверчиво качая головой, вспомнила, что не выполнила просьбу Лары и забыла сказать Мели спасибо тогда, на дне рождения Александры. Больше ничего в ее голове, заполнившейся белым шумом, не помещалось. Она растерянно смотрела на Макса.