Светланин склонил голову.

– Но ввиду нашей многолетней дружбы, ваших заслуг…

– И моего имени, – с застенчивой робостью произнес поэт.

– И вашего имени, – подтвердила Татьяна Федоровна, – я предлагаю вам уехать. В до-олгое заграничное путешествие. Посетите Италию, как мечтали. И остановитесь в Германии, в Геттингене, никогда не пытаясь ни вновь вернуться в Россию, ни встретиться с Сашей. – Последнее царица подчеркнула голосом. – Только в этом случае я гарантирую отсутствие огласки случившегося и скромный пенсион.

Поэт поклонился.

– Повинуюсь моей повелительнице. – Он подошел к вазону с ее любимым белым шиповником, срезал один полураспустившийся бутон и воткнул себе в петлицу. – Надеюсь, что зароненные мною в душу вашего сына семена когда-нибудь взойдут. Бутон лопнет, мадам. Помните: бутон лопнет.

* * *

Кройстдорф мог убить Юлию на месте. Мог бы просто сделать вид, что не замечает ее. Тогда все пошло бы законным порядком. Но и ребятам было неудобно хватать-вязать-тащить бывшую пассию шефа. Графиня – на такие высоты никто из них не поднимается. Да и самому Карлу Вильгельмовичу казалось невозможным оставлять прежнюю возлюбленную.

Кстати, роскошный костюмчик. Если бы она раньше надела обтягивающую красную кожу, их близость продлилась бы недели на две дольше.

Юлию арестовали в окрестностях Петергофа. Она гоняла на антиграфе над заливом, нарезая круги. Сложила руки над рулем и уронила на них голову. Машина села на воду, продолжая кружить. Конечно, на будущее ее судьба обеспечена. Но как низко она пала! Растлевать детей, к тому же императорских!

– Ну как? Счастлив? – с горькой иронией спросила она, когда увидела перед собой Кройстдорфа. Ему всегда шла полевая форма: серый нагрудник, высоченные шнурованные ботинки, черная водолазка, вылезавшая на самые щеки…

– Я говорил тебе еще на «Беринге», не лезь в эти игры.

Юлия дерзко вскинула голову.

– Что же мне делать, если ты больше не играешь со мной?

– А ты хотела? – Он бы рассмеялся, да не смешно. – По-моему, совратить мальчишку и заручиться благоволением будущего императора – очень умно. И очень в твоем стиле.

– Ты ничего не знаешь обо мне, – вскипела Ливен, – тебя никогда не интересовало ничего, кроме… – Она хлопнула себя по обтянутым кожей коленям.

– Это тебя никогда не интересовало ничего, кроме, – парировал Карл Вильгельмович. – Полтора года имела меня, но так и не поняла, с кем связалась. Мы вели вас еще с «Беринга». Если не раньше. Поджетти…

Он не стал объяснять. Нужно было только спровоцировать резидента на яркий жест и взять красиво. Чтобы не удалось замолчать на международном уровне. Похищение наследника – не шутка, и британской стороне придется оправдываться. Значит, подобрать слюни по поводу Япета. «Я хорош», – похвалил себя шеф безопасности.

– Ты хоть понимаешь, что сделала? – вслух спросил он, вытирая лицо скомканной балаклавой. – Ты совратила сына императора. Я бы на твоем месте бежал. Быстро и не разбирая дороги.

Юлия смотрела по-прежнему дерзко. Он бы не дал руку на отсечение, что до нее дошел смысл сказанного. Хуже – она до сих пор так и не осознала опасности собственного положения.

– В память о прошлом я дам тебе уйти, – проговорил Алекс. – Спрятаться. Потому что, ей-богу, Макс может быть страшен. Ты обидела его ребенка.

Юлия только рассмеялась.

– А что он скажет, когда узнает, что ты меня отпустил?

– Разберемся. – Карл Вильгельмович махнул рукой. – Для его же реноме важно, чтобы тебя не поймали.

По знаку руки шефа жандармы отошли от антиграва и позволили взлететь. На скорости до ближайшей границы через Финский залив минуты три-четыре, но не пять, точно.

Машина Юлии поднялась в небо и обратилась в точку. Кройстдорф понимал, что еще дождется от этой дамы неприятностей. Но в нынешних обстоятельствах графиню следовало спровадить из страны, и как можно скорее. А то император уже приготовился справить тризну над ее кровавыми останками.

* * *

– Ты хочешь пойти на бал? – настаивала Галя. Подтекст был: хочешь замуж? Но этого подруги не произносили.

– Кто же не хочет?

Резвая сидела у Елены на кухне. Дамы пили чай.

– Мне кажется, я не готова к семье. – Коренева не знала, как объяснить. – Тащить все это. Я пишу книги. Мне трудно отвлекаться…

Галя пожала плечами.

– На него ты уже изрядно отвлеклась. И будет лучше, если отвлечешься еще больше.

Елена чувствовала, что внутренне уже сделала выбор. Она всегда предпочитала приключение. Шла на грозу. Ее начинала тяготить размеренность, известность, заданность жизни. Одно и то же на много лет вперед. Кабинетная работа, лекции, следующий «шедевр». И душевная пустота – нельзя дробить внимание на любовь, близких, службу, творчество… Молодая женщина тянула историю с Осендовским не потому, что надеялась на его возвращение. А потому, что половинчатое решение удобно: вроде и есть, и нет. Всегда имеется оправдание. Но очутись он, по мановению волшебной палочки, в России, прощенным или победителем – не факт, что она кинулась бы ему на шею.

Алекс бы этого не потерпел. С ним надо было отваживаться.

– Ты что, всю жизнь хочешь прожить в этом клоповнике?

Галя прибегла к последнему аргументу.

– Никакой у меня не клоповник! – возмутилась Елена.

Она обитала в старомодной башне-миллениум на краю парка «Сокольники». Дорожка и сразу лес. С ее 22-го этажа зелень деревьев напоминала упругий шерстяной ковер. Сама башня могла втянуть в себя небольшой городок. В цоколе располагались магазины, салоны, тренажерные залы, бассейны, кафе. Выше – офисы. Еще выше – жилые помещения, куда не долетал гул ни снизу, ни сверху, с небесных трасс. Чем выше, тем дешевле. Между 11-м и 16-м – самые роскошные апартаменты.

«Этаж сенатор занимал, этаж путейский генерал, два этажа графиня, – всякий раз вспоминал Алекс, оказавшись у нее в дверях. – Чуть-чуть повыше мировой, полковник с матушкой-вдовой, а у него над головой – фотограф в мезонине». Когда он впервые телепортировался сюда, то держал Елену на руках. Ее сапоги задевали за вешалку, а его локоть – за противоположную стену с розовыми бумажными обоями.

Ему понравилась «берлога» Кореневой, потому что напоминала съемное жилье, в котором он провел половину молодости, пока не обзавелся ни высокой должностью, ни особняком. Даже кухня метр на метр, окно которой почти упиралось в кирпичный бок смежного корпуса, не испугала. Сидишь утром, пьешь цикорий, а коленом трешься о колени любимой. Опять же, когда она протискивается к холодильнику или загружает Мут – очень эротично, особенно если вы только что вылезли из постели и еще неодеты.

Тем не менее долго так жить нельзя. Вить семейное гнездо тоже. Квартира на одного. Вдвоем – уже не ясно, чья зубная щетка в ванне лишняя.