– Не верьте ей! – взвились организаторы. – Она продалась! Это шлюха Кройстдорфа! – Среди кричавших был и профессор Шишкинд.

Как ни обидно, но Елена справилась:

– Может быть, поэтому мне стоит поверить!

Часть студентов стала отходить от рядов митингующих. Другие сами удосужились заглянуть в персональники. Вид сплоченных конных рядов многих отрезвил.

Жандармы все-таки двинулись на площадь. Видимо, получили распоряжение не допустить саму возможность кровопролития в центре столицы. Но оставался вопрос: что завтра? Все сойдет на нет? Или, напротив, поднимется высокая волна? Коренева сказать не могла и лишь прикидывала, сильно ли попадет Алексу за то, что он не довел операцию до конца. Не позволил двум крыльям оппозиции хорошенько отделать друг друга ради приведения в чувство остальных граждан.

Вечером Карл Вильгельмович позвонил. Был пьян. Говорил невразумительно. Она повесила трубку. Пусть протрезвеет. Через минуту пожалела: ведь ей неизвестно, что случилось. Вдруг его сильно отругал Государь? Тем не менее взрослый мужик – сам справится.

Елена легла спать, но не заснула. А вдруг он осознал всю громаду того страшного, что на них надвигается? Не выдержал и напился с пистолетом в руках?

Снова звонок. Совершенно трезвый голос. Ну, не без легкого заплетания в длинных фразах.

– Я виноват. Мое поведение недостойно офицера.

– Алекс, ты в своем уме? Ты вообще где?

Он оказался в ее доме, на лестнице между 21-м и 22-м этажами. У него захлопнулась дверь в пролете. Толкать надо правильно! Телепорт забыл в кабинете… Он пришел к ней с цветами и полной сумкой гранатов. В чем смысл – не спрашивайте. Захлопнулся. Очень расстроился. Позвонил. По реакции понял, что не в форме. Сумел открыть окно, это на 20-х этажах! Проветрился. Сгреб весь снег с карниза. Тер лицо, голову, почему-то особенно яростно уши.

Хмель чуть отступил, зато адски захотелось пить. Когда Елена нашла его, Алекс сидел на ступеньках, голыми руками чистил гранаты и вгрызался в их рубиновые блестящие бока. Свинья свиньей. Сок тек у него по подбородку, по рубашке, по шинели.

– Я похож на вампира?

– Ты похож на пьяного скота.

– Скажи правду: я для тебя вампир?

Коренева предприняла попытку поднять его и увести к себе. Он заартачился и захныкал.

– Нет, ты не понимаешь, Елена, я люблю тебя. И я так не могу. Выходи за меня замуж. – Алекс сунул ей в руку букет, точно в доказательство своих слов.

Коренева его остановила.

– А что, на трезвую голову сделать мне предложение не судьба? Вера не позволяет?

– Очень даже позволяет, – обиделся Кройстдорф. – Большая часть лютеран – хорошие, трезвые люди. Ты по мне не суди.

Ей было и смешно, и досадно.

– Пойдем. Завтра все скажешь.

Она уложила его на диван, даже сняла шинель и ботинки и запустила робота-домохозяйку, чтобы постирать и отгладить одежду. Взяла букет, поставила в вазу на кухне и села успокоиться. Высокие белые розы выглядели бы очень изящно, если бы Кройстдорф не запятнал их чистоты красными брызгами гранатового сока. Симптоматично.

Коренева знала, отчего он напился и отчего именно сегодня пришел с предложением. Негоже человеку быть одному, когда вокруг заваривается такая каша. Бог благословил брак не только чадородия ради. А чтобы люди выстаивали, подпирая друг друга, на любом ветру. А уже рядом с ними поднимались детишки – свои и чужие, чтобы также держать друг дружку и родителей, не давая упасть.

– Варьки на тебя нет, – цыкнула на Кройстдорфа Елена.

Тот заулыбался в полусне и промычал:

– А Герундий тебя любит, всегда выбегает и хвостом метет…

Знает она, кто завтра будет хвостом мести.

Ее часы запикали в шесть. Пришлось их подавить. Но оказалось, что шефу безопасности уже пора на службу, только вот он постоит минут 15 под ледяным душем, съест яичницу с беконом, посмотрит на чашку кофе, как на врага рода человеческого, а потом щенячьими виноватыми глазами на Елену.

– Я все испортил?

– Да-а, – протянула Коренева, скорее задумчиво, чем обиженно. – Объяснись: ты так меня боялся, что напился перед предложением?

– Да нет же. – Он поставил чашку на стол. Как теперь объяснить ей элементарные для него, мужчины, вещи? Вчера так хорошо все в голове складывалось!

– Когда вспомнишь, что хотел сказать, скажешь. – Елена отставила кофейник. – Только нужно вызвать робота-уборщика в пролет лестницы. Ты насорил там гранатами. Да, и чуть не выпал из окна.

– Гранаты? – слабо припомнил он. – Ты рада, что я не выпал? – Он дохлебал кофе и быстро оделся. – Слушай, очень некрасиво получилось. «Наверное, вторая бутылка виски была лишней». Дай мне еще шанс. Ну то есть я хочу, чтобы все было красиво. А то ты всю жизнь будешь мне гранаты вспоминать. – Он помедлил. – Их величества приглашают тебя на большой Рождественский бал в Царицыно. В смысле, маскарад. Будет фейерверк. Танцы до третьего часа ночи. Вот там я встану на колено и попрошу твоей руки. Хочешь, сейчас встану? А на оба?

Елена ударила жениха по уху сложенным полотенцем и выпроводила на службу. Прежде чем ехать в университет, ей предстояло попить цикория и решить: а она вообще готова?

Провокация на то и есть провокация, чтобы никто из ее участников не подозревал о происходящем. Великий князь Александр Максимович продолжал вскапывать императорский огород. В оранжерее царила летняя температура: 22 градуса по Цельсию. Юноша вспотел и несколько раз вытирал шею висевшим на заборе полотенцем. Ему работалось легко. Никто не зудел и не говорил, что делать, не наталкивал на очевидные выводы, не ругал. Только лопата врезалась в землю на полштыка и переворачивала пласты. Дальше сестры просеют комья сквозь пальцы, уберут и намек на ростки травы и посадят лук, морковку, репу, ну там что-нибудь съедобное. Редис, например.

Но сколько бы Саша ни копал, из головы не исчезали недавние впечатления. Уговоры Эдика Адлерберга: пойдем-пойдем, будет весело. Грозная, как туча с молниями, и сладкая, как соты, графиня Ливен. Холод на спине в темной комнате с духами. Брань отца.

Как его угораздило? Ну да, приставленный к цесаревичу с детства кавалер Светланин высказался в том смысле, что все надо попробовать, увидеть своими глазами, оценить собственные силы, испытать характер. А его, наследника, слишком ограждают от мира. Даже от прекрасных дам.

Саша доверял Светланину. У того очень возвышенный образ мыслей, как и положено поэту. Публика зачитывается его балладами. Переводы с европейских языков, неоромантизм: лесные цари, рыцарские перчатки, русалки и братья-разбойники. Саша читал с упоением, по ночам, помнил наизусть целые страницы.

Раньше наставник учил Татьяну Федоровну новому языку. Благодаря его стараниям она выбрала имя в честь любимой русской героини, раз уж отчество нельзя – каждая императрица нарекается в память семейной иконы Федоровской Божией Матери. Потом Светланин остался кавалером при детях госпожи, направляя их образование в области словесности. Пошел вверх. Отец благоволил к нему. Мать питала самые дружеские чувства. Как же мальчик мог заподозрить подвох? Возможно, Светланин на самом деле думал то, что говорил, и вовсе не хотел дурного?