Было решено ничего не передавать, и тем самым вынудить Диму вступить в переговоры для определения условий передачи системы и информации, которые были ему необходимы.

Чем Женя с Кфиром займутся в дальнейшем, было еще не совсем понятно. А пока ничего еще не знающие клиенты продолжали к ним обращаться. Работа шла своим чередом.

Через день позвонил Дима и со свойственной ему самоуверенностью поинтересовался, когда они собираются передать ему материал. На что Кфир ответил, стараясь говорить как можно более спокойно, что все будет передано сразу же после выполнения условий передачи.

– Каких еще условий!? – заорал в трубку Дима. Впервые за все годы их знакомства этот сдержанный человек, взвешивающий все свои шаги, повысил голос.

– Я говорю об условиях передачи системы, которую мы создавали. Мы, видишь ли, не убеждены, что эта система является твоей собственностью, которую мы обязаны передавать по первому требованию, – сказал Кфир все в том же отчужденном тоне.

В ответ на Кфира посыпалась самая несдержанная, отборная брань. Да, Дима явно сдавал позиции. Когда поток ругательств иссяк, Кфир все тем же нейтральным тоном сказал:

– Свой привозный жаргон побереги для своих друзей. А вот в отношении передачи системы я считаю, что необходимо обсудить плавный переход, планирование которого само по себе является проектом.

А затем уже менее сдержанным голосом добавил:

– Теперь, когда мы уже знаем, кто ты, осталось только определить цену…

Во время всего разговора Женя стоял рядом и внимательно слушал. Повесив трубку, Кфир на одном дыхании рассказал ему, что говорил Дима. Закончив говорить, он почувствовал, насколько эти переговоры его утомили. Ситуация продолжала быть напряженной. Непроизвольно думалось: «Мы когда-то за что-то боролись. Когда напоролись, мы все разругались.»

На следующий день Дима позвонил и извинился. Стало ясно, что лед тронулся и появился шанс не дать противнику выйти из противостояния полным победителем. Они договорились, что в ближайшее время Дима и Боря приедут договариваться. Это означало, что они были готовы на какой-то компромисс. А пока работа продолжалась по-прежнему.

Маленькая победа вызвала у Кфира с Женей улыбки, первые за несколько напряженных дней. Осознав это одновременно без слов, они рассмеялись.

Алексу потребовалась какая-то особенная терапия в Германии. После всех бюрократических проволочек они с матерью улетели. Время от времени Кфир звонил, но обычно разговор не бывал продолжительным. Курс лечения, который Алекс проходил, был изнурительным, и у него просто не было сил. Тем не менее, этот процесс вселял новую надежду.

После возвращения из Германии Алекс и его мама много рассказывали Кфиру о том, как там было, об отношении, условиях и обо всем прочем. Чувствовалось, что перемена обстановки была им на пользу.

Вскоре Алекс вновь попал в больницу. Опять были операции. Как небольшие, так и более сложные. В очередной раз попав в реабилитационный центр, он уже не ходил. Его вывозили в инвалидном кресле во двор. Во время одного из последних визитов к нему, когда он еще четко все осознавал, Кфир пытался вызвать у него какой-то интерес. Получилось так, что они втроем – Алекс, его отец и Кфир – сидели в больничном саду. Отец Алекса, обычно очень молчаливый, на этот раз начал рассказывать о своих приключениях во время Второй мировой войны, когда служил в Латвийской дивизии. Почувствовав живой интерес слушателей, он рассказал еще много чего интересного. Оказалось, что его прадед был кантонистом[45]во время одной из Русско-Турецких войн во второй половине 19-го века и служил в дивизии знаменитого генерала Скобелева.

Услышав столько интересного, Кфир сказал, что непростительно, когда такая информация все еще не обработана и никак не зафиксирована. Он предложил Алексу создать какой-то систематический план и собрать информацию. Записать все воспоминания в соответствующем порядке на магнитофонную ленту с тем, чтобы в дальнейшем как-нибудь обработать. Предложение Алексу провести серию интервью с отцом, а затем напечатать эти воспоминания, по-видимому, было воспринято с сомнением. И, тем не менее, на последующих встречах они еще не раз обсуждали эту тему. Увы, к сожалению, этой идее не было суждено реализоваться. Алекс слабел, и ему уже было не до того.

Кфир продолжал приезжать, но гораздо реже, чем прежде. Иногда в течение всего визита они почти не разговаривали, и Кфир очень неловко себя чувствовал. Со временем, перед очередным приездом он стал созваниваться с мамой Алекса, чтобы спросить, удобно ли им, чтобы он приехал. Алекс настолько ослаб, что почти все время спал, и у Кфира было чувство, что любой визит его еще больше утомляет. Мама Алекса, однако, всегда поощряла приезды Кфира.

Алекс таял на глазах, и все это сопровождалось неимоверными страданиями. По-видимому, его постоянная сонливость была результатом использования болеутоляющих средств. Однако Кфира не покидала надежда. Хотелось надеяться на какое-то чудо.

Как-то в январе, в воскресение, Кфиру позвонила мама Алекса и сдержанным голосом сказала, что если он хочет успеть попрощаться с Алексом, то стоит подъехать сегодня. Кфир был ошарашен и, наверное, даже по-своему возмущен. Как? Этого не может быть! Однако мог ли он спорить…

Кфир приехал к нему на следующее утро и просидел у него где-то с полчаса. Алекс был в бессознательном состоянии. Часто поворачиваясь к Кфиру, он смотрел на него невидящими глазами. Трудно передать ощущение во время этого последнего визита. Перед уходом он как всегда сказал Алексу:

– До следующего раза, старина… – в горле у него стоял ком, и он был рад выйти на улицу.

На следующее утро опять позвонила мама Алекса и сдержанно сказала, что она на такси едет в больницу. Обещала позвонить оттуда. Примерно через час она действительно позвонила и сообщила о том, чего можно было ожидать, но не хотелось признавать…

Так не стало Алекса. Вместе они прошли суровую школу Грузии в качестве дипломатов в 1993-94 годах. Оставались друзьями и после того, когда каждый в свое время вернулся домой, в нормальные условия и пошел дальше своей дорогой.

Алекс был интеллектуалом с энциклопедической эрудицией. Кфир был рад считать его другом. Его преждевременный уход долго был ощутим.

Дима приехал один. Непонятно, что не позволило Боре приехать, возможно, неловкость создавшейся ситуации была одной из причин и, по-видимому, не последней из них. После несдержанной выходки Димы по телефону все на поверхности успокоилось, и отношения вошли в фазу натянуто-корректных.

Слегка развалившись на стуле, с отсутствующим выражением лица и безразличием в голосе Дима спросил «Чего вы хотите?» – всем своим видом демонстрируя, что он не намерен вступать в споры о том, что кому принадлежит и что кому положено. Он явно выставлял себя жертвой шантажа. Так этот тонкий психолог пытался воздействовать на Женю и Кфира, чтобы выбить для себя более выгодные условия.