Сзади послышался визг тормозов, жуткий грохот и почему-то бряканье цепи. Девчонка резко встала, и я влетел носом в её спину. Потом оглянулся и увидел, как тяжёленький кузов, радостно мигающий аварийкой, катится кубарем вниз по склону. Колёса мелькали, как лапы здоровенного диковинного животного. Казалось, что оно так играет. На том месте, где секунду назад стоял наш автомобиль, всё ещё тормозила фура.

Водитель выпрыгнул из кабины (мне показалось, что на ходу) и побежал вниз к нашей машине. Наверное, он думал, что там есть люди. Отец тоже бежал к машине и меня, конечно, не видел в темноте среди кустов и деревьев. Наверное, тоже думал, что я там. Я хотел крикнуть ему и почувствовал, что мою руку отпустили.

– Вот и приехали! Отец расстроится… – Я повернулся к девушке, но её больше не было. Ни впереди, ни справа, ни слева, я ещё минуты три вертел головой: куда ж она подевалась? И где её машина, которую надо вытаскивать? Я даже сделал несколько шагов дальше в заросли, пока не запутался в кустах и не понял: машина бы тут всё поломала. Не было никакой машины!

– Васька! – В пятидесяти метрах от меня отец пытался открыть помятую дверь нашей перевёрнутой легковушки. Даже фонарик не включил, иначе бы давно увидел, что меня там нет. Грохот стоял такой, будто он чеканит по двери кувалдой. Надо было бежать, чтобы успокоить его, а я стоял, как дурак, будто в землю врытый, и всё думал: «А где девчонка-то? Где машина?» Пока тормозил, ноги среагировали вперёд головы и всё-таки побежали в нужную сторону. Надо было крикнуть, но голос пропал, как в страшном сне. Я поднял руку и помахал, хотя вряд ли отец смотрел в мою сторону.

– Васька!

Я не смог выдавить из себя никакого ответа. Бежал к отцу, пока не запнулся о какую-то проволоку. Растянулся на земле и буквально носом уткнулся в еловый венок.

– Я здесь, пап! – Я всё ещё валялся на земле, уставившись на еловые лапы, переплетённые грязной лентой. На обочинах много таких венков. Без имени, без фотки и даты. Но тогда, лежа на пузе в двадцати метрах от перевёрнутой машины, я точно знал, кому повесили этот. Похоже, не в этом году дело было: вон как всё вокруг заросло.

– Васька, жив? Ты как здесь?!

– Вышел.

Отец сгрёб меня в охапку и так держал долго-долго. Я даже успел кое-как осознать произошедшее и заодно изучить лицо водителя фуры. Он стоял в шаге от нас, курил и деликатно отворачивался, что-то бормоча под нос. Вроде не пьяный, а вот не заметил машины, мигающей аварийкой…

– Посидите у меня в кабине, пока дэпээсников ждём. – Голос у него был молодой. А на вид не скажешь. Я бы дал ему лет сорок.

Отец что-то пробубнил в ответ. Я так понял, что он согласился, и побежал вперёд, бросив: «Мне нужно позвонить!» Отец ещё кричал что-то из-за спины типа: «Осторожнее там», – а я уже отыскивал номер Кита. Ну и что, что ночь! Моё дело не терпит.

– Где пожар на этот раз? – Голос у него был не сонный, уже хорошо.

– Я у тебя свёрточек забыл в трениках.

– Видел. Там что-то бьющееся? Я долбанул нечаянно, извини. – Он говорил об этом так спокойно, как будто там и правда дурацкая глиняная поделка. Кривая чашечка маме на Восьмое марта. Детский сад, вторая группа, Вася К.

– Что ж ты!.. Не выкинул хотя бы?

– Не, в тумбочке лежит.

Уже хорошо.

– Сделай одолжение, разверни сейчас и посмотри, что там конкретно отколото.

– Тебе делать нечего?

– Кит! Я тебе всё объясню при встрече. Не телефонный разговор. Просто сделай, не спрашивая зачем.

В трубке послышалось шуршание, Кит разворачивал свёрток. Я замер, как у врача на осмотре.

– Что за дрянь?!

– Конкретнее, Кит, конкретнее!

– Да почти пополам разломлено… Держится на одном корешке… Это что, кукла вуду, что ли? С волосами…

Я так и присел, где стоял. Представил себе смерть под колёсами фуры. Гружёная – сорок тонн. Да мне бы и одной за глаза хватило…

– Ты что, веришь в эту фигню?

– Потом, Кит. Я хочу, чтобы сейчас ты потихонечку нагрел её в сушилке и слепил, как было. Только очень осторожно, лады?

– Ты чего, Котяра, совсем спятил? Ночь на дворе! Да хоть бы и день…

– Кит! Сделай, что просят, а? Объяснения потом.

– Да ну, глупости! Спи давай! – И он отключился.

Я так и стоял, прижимая к уху мёртвую трубку, потому что не мог так сразу поверить в такое лёгкое и быстрое предательство. Кит просто не понял, как всё серьёзно, надо было сразу ему объяснить… Я опять нажал «позвонить», но Кит, похоже, отключил телефон.

Глава X

Ночь

Кабина фуры оказалась неожиданно просторной. За двумя передними сиденьями, как в поездах, была полка. Георгий (водитель фуры) торопливо сбросил оттуда ворох грязных тряпок, припрятал куда-то под сиденье и велел:

– Ныряй, поспи. А мы с отцом дэпээсников подождём. – Голос у него был очень усталый.

Он плеснул мне чаю в крышку здоровенного металлического термоса, сунул пакет с колотым печеньем и голубой флисовый плед с мишками. Я отчего-то подумал, что дальнобойщика, наверное, бабушка в рейс собирала. Очень эти мишки нелепо смотрелись на фоне грязноватой кабины, пахнущей дерматином и топливом.

Я принял у Георгия горячую крышку. Чай в ней был налит до краёв, а руки у меня ещё тряслись. Конечно, я плеснул на штаны и даже не почувствовал кипятка.

Отец сидел впереди и смотрел на меня в зеркало. Взгляд у него был скорбный и невидящий, как на похоронах.

– Хочешь, вернёмся?

Я покачал головой, я уже ничего не хотел. Меня задавила такая апатия, будто я всё-таки попал под эту фуру и уже ничего не могу ни чувствовать, ни хотеть. Пальцы с трудом удерживали крышку термоса. Я вернул её Георгию, пробубнил «спасибо» и отвернулся к стене.

Спать тоже не хотелось. Отец и Георгий молчали, наверное, чтобы мне не мешать, а меня пугала эта тишина, от неё уж совсем не до сна становилось. Я лежал и рассматривал обивку салона: рубчик чёрный, рубчик красный, дыра, бахрома… Потом отец захрапел, и через несколько минут к нему присоединился Георгий. Потом в кабине стало светлее, а на улице зачирикали птицы и воздух посвежел, даже прохладно стало.

…Телефон показывал четыре утра. Перед моим лицом лежала отцовская сумка. Быстро, чтобы не передумать, я стянул оттуда ключ от съёмной квартиры в таунхаусе, немного денег и блокнот. Написал