Нет, мне не было стыдно за то, что я тут — в госпитале, в одиночной палате. Равно как и за все, что произошло со мной — с тех самых пор, как Пансиона не стало. Но я увидел вдруг ясно, как день, свое заблуждение, достойное порицания. Увидел шоры на своих глазах — будто со стороны, глядя его взглядом. И я сказал ему: — Вы были правы. Мечта должна быть наивной, никак иначе. Я слишком боялся, что меня не поймут — это глупейшая из ошибок!

Да, да, — кивнул директор, — я тоже. Но речь теперь не об этом. Как вам тут, вообще?

Я пожал плечами, рассказал ему вкратце — про клинику, доктора и медсестер. Про «запутанные» кванты и редукцию состояний. Про нелинейности и вибрации рынка. И про то, что ловушка детектора, как мне кажется, еще не захлопнулась — несмотря на решетку вокруг балкона. Несмотря на белые стены и внимательные глаза.

С ним было легко — мы могли говорить на одном языке и не подбирать слова попроще. Знаете, — усмехнулся директор, — ваш случай напоминает мне об одном юноше из Афин. Иногда его называют Тео. Как-то раз я летал в Асунсьон ему на помощь.

Да, — сказал я, — и кстати: иногда меня называют Дефиорт.

Не знаю, зачем я открыл ему это имя — наверное, из озорства. Просто хотел сменить тему — ибо чувствовал, что не время говорить о тетрадях с кучей формул или вспоминать стихотворение про вулкан. Но про себя подумал — это не случайное совпадение.

Прощаясь, директор посмотрел мне в лицо. В его глазах мне почудилась грусть. Потом я понял, что неправ: это была не грусть, а безмерная скорбь.

Я подумаю, что мы можем для вас сделать, — сказал он тихо.

Это напомнило нашу первую встречу — в Пансионе, у парадного входа. Но теперь в его слова мне было очень легко поверить.

Когда он уходил, ему вслед из-за плотной шторы будто метнулась тень. Тень химеры, подумал я, выдавив из себя усмешку. И пробормотал: — Прочь, прочь, — хоть и знал: она ко мне вернется. Как вернется каждая из медсестер — по расписанию, что висит в процедурной. Как вернется Анна де Вега — и, быть может, кто-то еще из тех, о ком я пока не решаюсь вспомнить.

Словом, жизнь продолжается, я чувствую ее пульс. Я могу размышлять о самых разных вещах. О Семманте и о горизонте событий. О тонких энергиях и алгоритмах самонастройки. Да, я больше не думаю о роботе по имени Ева. Но порой жду, что ко мне придет моя Гела.

И конечно же, я мечтаю о Лауре из Санто-Доминго. О ее игривой узкой ступне. О ее ягодицах, плечах, бедрах. Следующая смена Лауры — через два дня. Два дня — два заката, два ужина с бутылкой Бордо, два новых письма Семманту.

Я пишу ему, пишу о нем. Чтобы не оставить его одного. Чтобы присутствовать в его невидимом поле — вдруг мы встретимся в каком-то из пространств? Я много думаю об этом и, сопоставляя факты, прихожу к выводу, что надежда есть.

Я пишу ему каждый вечер, как прежде, пусть мне и некуда посылать написанное. Это не беда, словам придет время. Главное в любом деле — двигаться вперед.

«Хэй, мы сделали это!» — написал я в самом первом из писем.

«Меня считают психом — быть может, они правы», — написал в другом.

«Что до тебя, ты был нормальней всех, кого я знаю!» — написал недавно, не кривя душой.

Тут, у белой стены, за столом, привинченным к полу, нет нужды лгать.

Мне кажется, я почти счастлив.

Простая Душа

Черный Пеликан

Глава 1

Июльским утром жаркого високосного лета Елизавета Андреевна Бестужева вышла из дома на улице Солянка, где жил ее последний любовник, замешкалась на мгновение, щурясь на солнце, потом расправила плечи, гордо подняла голову и зашагала по тротуару. Было около десяти часов, но утренняя суета еще не пошла на убыль — Москва готовилась к долгому дню. Елизавета Андреевна шла быстро и смотрела прямо перед собой, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. Все же, у поворота на Солянский проезд, на нее надвинулся настырный зрачок, но тут же обратился витринным муляжом в виде огромного зеленого глаза, в который она с удивлением заглянула и отметила лишь, что он безнадежно мертв.

Потом она повернула налево, мрачный дом скрылся из вида. Елизавета с облегчением почувствовала наконец, что предоставлена самой себе, гоня прочь мысли о минувшей ночи и необходимости что-то решать. От любовника она устала, и быть может поэтому их встречи становились все бесстыдней. Утром ей хотелось смотреть в сторону и расставаться поскорее, даже без прощального поцелуя. Но он был настойчив, ритуал его прощаний обволакивал, как вязкий туман, и после она всегда сбегала по лестнице бегом, не доверяя лифту. А потом — спешила прочь от серого здания, как от мышеловки, из которой удалось счастливо ускользнуть.

Елизавета Андреевна глянула на часы, покачала головой и прибавила шагу. Тротуар был узок и запружен людьми, но она шла легко, не замечая помех — встречных прохожих, ухабов и рытвин, луж, оставшихся от ночного дождя. Неустроенность города не смущала ее, но какое-то новое беспокойство шевельнулось вдруг внутри и поползло по спине холодной щекоткой. Почему-то казалось, что тот самый глаз наблюдает за ней, полуприкрыв веки. Чудилось, что она не одна, а будто связана с кем — то тончайшей нитью — она даже дернула плечами, отгоняя наваждение, но тут же укорила себя за глупость и вновь погрузилась в собственные мысли…

www.simplesoulbook.com

Глава 1

Я и сейчас хорошо помню свое появление в городе М. Оно растянулось во времени — путешествие было долгим, осаждавшие меня мысли переплетались с дорожными картинами, и казалось, видимое вокруг уже имеет отношение к самому городу, хоть до него еще было несколько часов пути. Я проезжал мимо фермерских владений, затерянных в безлюдье, мимо небольших поселков или одиноких поместий с возделанной зеленью вокруг, мимо полей и лесистых холмов, искусственных прудов и диких озер, от которых уже попахивало болотом — затем, около самого города М., оно переходит в торфяники и пустошь, где на многие мили нет никакого жилья. Попадались скромные городки — шоссе ненадолго становилось их главной улицей, мелькали площади, скопления магазинов, потом, ближе к центру, банки и церкви, проносилась колокольня, обычно молчащая, затем вновь мельтешили окраинные пейзажи с магазинами и бензоколонками, и все: город кончался, не успев ни взволновать, ни заинтересовать, дорога снова вилась меж полей, утомляя однообразием. Я видел странных людей, которыми кишит провинция — они предстают забавными на короткий миг, но потом, соизмерив их с окружающим, понимаешь, как они обыденны, и перестаешь замечать. Кое-где мне махали с обочин или просто провожали взглядом, чаще же никто не отвлекался на мое мгновенное присутствие, оставаясь позади, растворяясь в улицах, отходящих в стороны от шоссе.