— Я сказал молчать, дятел. Хотя… И кого бы ты посадил на трон?

— Достойнейшего…

— Себя, значит… Я прав?

— Ну, если более достойных не найдется…

— Вот так, Джуня, дедок-то у нас с манией величия. Вполне серьезно верит, что усидел бы на самом верху. А ведь на трон Империи могут найтись претенденты и подостойнее. Вот я, например. — Корбин шутовски почесал живот и скорчил глупую рожу. Потом резко посерьезнел: — А ты знаешь, почему я давным-давно не сделал то же самое? Да потому что власть — это не только и не столько привилегии, сколько огромная ответственность и тяжелейшая работа. А ты, урод, один раз попробовал добраться до власти — там, у себя на родине, схлопотал в зубы и сбежал сюда. Теперь здесь попробовать решил? Великая Цель… Да выдумал ты ее, для тебя важна была Партия и выигрыш в финале. Я не целитель, но диагноз тут поставит кто угодно. У тебя — мания величия в чистом виде. Запудрил мозги девчонке, благо она по малолетству совсем еще дура, и решил сыграть в заведомо проигрышную игру. И нарвался на меня. Я, конечно, шахматист слабый, зато по глупой башке шахматной доской могу дать влегкую. Все, скучен ты мне и неинтересен. Отдам тебя Учителю — пусть дальше он сам с тобой разбирается. Джурайя. Все, хватит заниматься ерундой. Едешь домой и, пока Корнелиус из тебя человека не сделает, чтоб из особняка — ни ногой. А то опять вляпаешься, а мне — дерьмо за тобой разгребать…

Джурайя

«Это была не обида, не разочарование, не боль… Просто мир вокруг рухнул…

Просто перестало существовать все, во что верилось раньше…

Просто я умерла, и душа покинула тело, а тело осталось, глухое, немое, неспособное чувствовать…

Просто меня предал единственный человек, которому я верила, которого вознесла на пьедестал и наделила всеми немыслимыми человеческими добродетелями…

Да лучше было действительно сдохнуть, опустошив себя до дна, зная, что отдаю жизнь за человека, который достоин этого. Я была бы счастлива НЕ ЗНАТЬ того, кто заставил меня узнать этот… это…»

— ИДИОТ! Пингвин надутый! Кто тебя просил!!! Зачем?!! Что, легче стало?! Ткнул мордой в грязь и доволен? Потешил самолюбие? Ненавижу!

«Боль накатила удушающей волной и выплеснулась в крике, я не думала, что душевная боль выкручивает суставы, душит, жжет изнутри, разрывает на части не душу, а все естество… Силы оставляли меня, единственное, чего я боялась, — это показать свою слабость этому ничтожеству, которое теперь самодовольно ухмыляется, глядя на мои жалкие и недостойные ЕГО ВАЖНЕЙШЕСТВА страдания. Уйти, уйти подальше отсюда. Куда — не важно… Уйти прямо, на твердых ногах, не оступиться, не ссутулиться. Одиночество разъедало меня изнутри. Где-то в глубине истерзанной души голос разума робко подсказывал, что виноват тот, кто предал… Но… Я ведь ничего не значила для них ОБОИХ: для человека, заменившего мне моего безвольного отца, я была лишь источником силы, средством водрузить на императорский трон свое морщинистое седалище, для второго — утробой на ножках, помехой в делах, тупой крестьянкой, путающейся под ногами и роняющей время от времени графскую честь. Я, может быть, и крестьянская выскочка, но ведь все же человек, а не вещь. Я могла умереть с чувством собственного достоинства, а не раздавленным червем у ног великих вершителей человеческих судеб, каковыми они считали себя. А в этом виноват только ОН… А я уйду и не дам им увидеть моих слез… Они этого недостойны».

— Да пошли вы… Оба…

«Собрать в пучок остатки сил, сохранить гордость, уйти красиво… Боже, как же я устала. Устала жить, ждать смерти после каждого выплеска, бороться, доказывать самой себе свое право на жизнь, а в итоге стать… даже не КЕМ — ЧЕМ! — оружием. Оружием страшной, разрушительной силы. У меня осталось одно-единственное желание уйти из этой жизни, больше никого с собой не прихватив. Пусть сами убивают друг друга. Своими руками. А я просто хочу перестать быть, потому что очень сильно устала…

Еще несколько шагов — больше не протяну. Лечь. Закрыть глаза. Расслабиться. Думать о приятном. Открыть канал. Заземлиться. Дать силе течь спокойно. До капли. Ломая все барьеры, такие ненужные сейчас. Не выплескивать все разом — вдруг что-то оставлю? А на вспышку набегут, спасать начнут… Оно мне надо? Тихо-тихо льется сила, выжигая землю… Я несу смерть всему, к чему прикоснусь, даже таким нематериальным понятиям, как ИДЕАЛЫ. Выжженная земля… Это пустяки по сравнению с выжженным сердцем. Только бы не отключиться раньше, чем кончится сила. А то сработают защитные силы организма, оставят капельку силы, тлеющий уголек… Не нужно продлевать агонию. Мне некуда возвращаться. Тьма наступает…»

Лорд Корбин

События развивались стремительно и неожиданно. Неожиданно прежде всего для Корбина, застывшего изваянием посередине зала и в недоумении глядящего на закрытую дверь перед собой. Сзади двери с треском распахнулись, и в них влетел очень неожиданный коллектив — сам Корнелиус, собственной персоной, судя по взмыленной физиономии, он бежал всю дорогу от портала, таща за собой Элию. Сзади их догоняли Веллер и Прим, а влетев в залу, все остановились как по команде. Взгляд, полный ужаса, на старую крысу-некроманта, связанного и со следами пыток, на амулет под стулом, к которому тот был привязан, на красного, как рак, графа…

— Она уже знает? Твоих рук дело?!! Идиот! — кричал Корнелиус.

«Что это с ним?» — мелькнула мысль у Корбина.

— Где ОНА? Куда вышла? — твердо спросила Элия.

Не успел Корбин поднять руку и показать пальцем, как она уже выметнулась следом за пять минут назад скрывшейся подругой.

— Прим, Веллер, — проговорил Корнелиус, — работаем в полную силу. Главное — успеть. А там удержим как-нибудь…

«Это что, они собрались ловить юную хамку? — размышлял Корбин. — На черта она им сдалась? Странно… Исчезли за дверью в одну секунду. С чего такая резвость? И никому не интересно, что некроманта я все же уделал. Обидеться, что ли?»

Джурайя

…Элька бежала со всех ног и вдруг остановилась в нерешительности — под ногами начинала чернеть и дымиться трава, впереди — выжженный круг земли, а в центре, раскинув руки и откинув голову, лежала Джурайя. Если бы не окутавшее ее голубоватое свечение, можно было подумать, что она спит… А если бы не серое безжизненное лицо, можно даже подумать, что она жива… Наплевав на горящую землю, Элька бросилась к подруге. Упав рядом с ней на колени, она подняла безвольно откинутую голову и заговорила… Никогда до этого она не применяла своего дара к родным и близким, но сегодня можно было солгать, предать, зачаровать… Лишь бы убедить ее остаться… Подоспевшие Прим и Веллер плели заклятия, закрывая канал, Корнелиус накачивал безжизненное тело донорской энергией. Сколько времени прошло? Минута? Или бесконечность?

— Зачем? Я ведь почти успела?.. — В распахнувшихся глазах застыла боль.

— Дурочка! — Элька прижала к себе невесомое тело подруги, укачивая ее, как маленькую. — Как ты нас всех напугала! Цень, собака серая, меня в транс… Адриса некротическим ударом шибанул… Хорошо, хоть Корнелиус вовремя успел — и к Адрису, и к тебе вот… Мы же через временный портал рванули, выпали, как вареные медузы, падаем, друг друга поднимаем, в ушах вата, в глазах двоится, только бы успеть… Успели вот. Ты знаешь, как дядя Кор убивался, говорил, что надо было тебе сразу все рассказать, а он боялся… Именно этого и боялся. Поэтому и не сказал, а потом чуть сам себя не проклял с горя, еле остановили… Будете с Адрисом в одной комнате лежать, пока не поправитесь. За ширмочкой. Веллер вас лечить будет, а я сахаром кормить. И не надо делать удивленные глаза. Он ведь теперь почти как ты выглядит — труп неходячий, только глазами зыркает, и то редко. Ничего, были бы кости, мясо нарастим…