не вышло. Это, конечно, полная чушь! Невозможно представить законченного алкоголика, который увлекается теннисом, греблей на байдарках и на охоте убивает десятками шустрых зайцев и куропаток. Не говоря уже о том, что ведет ежедневные многочасовые приемы должностных лиц. Но в сцену молитвы Распутина можно поверить.

Понимаете, если бы Распутин был просто мошенником, как думали вдовствующая императрица, премьер-министр Столыпин и другие, то послать несчастной матери такую телеграмму было бы серьезным риском с его стороны. Скорее он написал бы что-нибудь уклончиво-утешительное. Вроде: «Молюсь за наследника», «Бог тебя не оставит», – что при любом исходе можно было бы трактовать в его пользу. Но в телеграмме он не просто утверждает, что наследник не умрет, но советует отставить от него врачей. А это был большой риск, потому что в случае смерти ребенка вина была бы полностью на старце. Если Распутин и играл тогда, то очень по-крупному, поставив на кон не что-нибудь, а доверие к нему царицы – единственное, что его сделало знаменитым. Впрочем, нельзя исключать, что, будучи в это время отставленным от наследника, он мог решиться и на такой дерзкий шаг по известному принципу «или пан, или пропал». Он был обижен на царя и царицу за свою отставку и вполне мог думать, что терять ему нечего.

Но я думаю, что он искренне верил в силу своей молитвы. Без этого он не мог бы заставить других поверить в себя. Здесь было бы недостаточно одних артистических качеств или изворотливого ума. Нет, он был силен именно глубокой убежденностью в том, что обладает силой истинной народной молитвы, потому что за ним – вековые страдания народа, которые знает Господь.

У поэта Серебряного века Николая Степановича Гумилева есть стихотворение «Мужик», где явственно проступает образ Григория Распутина:

В гордую нашу столицу

Входит он – Боже, спаси! —

Обворожает царицу

Необозримой Руси

Взглядом, улыбкою детской,

Речью такой озорной, —

И на груди молодецкой

Крест просиял золотой.

Здесь важен эпитет «детский». Детский взгляд, детская улыбка… Мы настолько демонизировали Распутина из-за всевозможных слухов о его поведении в Петербурге (впрочем, частью достоверных), что нам трудно допустить, что этот человек искренне был привязан к царице, наследнику и великим княжнам, на груди которых после расстрела обнаружили амулеты с его изображением. Есть воспоминания, что цесаревичу нравилось играть с Распутиным или слушать его народные байки. Мальчик оживлялся во время его визитов. Это говорит о том, что он не испытывал никакого страха перед ним. А то, что Распутин не нравился надменным аристократам, – это вполне понятно. Да кто он такой, чтобы иметь такое влияние на царскую семью?! Ну и получали в ответ юродство, кривляние и даже козни против себя, таких умных и надменных. И в этом не было ничего демонического.

Другое заставляет задуматься. В дневнике Николая II от 10 октября 1912 года нет ни слова о телеграмме Распутина.

”10-го октября. Среда

Сегодня, слава Богу, наступило улучшение в состоянии здоровья дорогого Алексея, темп<ература> спустилась до 38.2.

После обедни, отслуженной законоучителем детей о<тцом> Васильевым, он принес Св<ятые> Дары к Алексею и причастил его. Такое было утешение для нас. После этого Алексей провел день совсем спокойно и бодро. Все воспряли духом.

То, что Николай не упомянул об этой телеграмме в письме матери, где сообщал ей об улучшении здоровья ее внука, – это понятно: Мария Федоровна терпеть не могла Распутина. Но почему он не пишет об этом в дневнике, где фиксировал все мало-мальски важные события каждого дня? Это значит, что куда большее значение, чем телеграмма, для него имело причастие, которое принял наследник, и после этого наступило улучшение здоровья.

Может быть, Николай вовсе не признавал целительные способности божьего человека Григория? Нет, признавал. Спустя менее года он пишет в дневнике от 17 июля:

”В 8 ½ Алексея принес Деревенько (матрос. – П. Б.) к нам в спальню, и он провел почти весь день с Алике в кровати; боль у него продолжалась до вечера с небольшими перерывами… В 7 час<ов> приехал Григорий, побыл недолго с Алике и Алексеем, поговорил со мною и дочерьми и затем уехал. Скоро после его отъезда боль в руке у Алексея стала проходить, он сам успокоился и начал засыпать.

О чем это говорит? Я думаю, Николай, хотя и был человеком очень религиозным, в чудо исцеления Алексея «по телеграмме» все-таки не верил. В этом плане он больше доверял врачам и заботам своей жены, которая сутками не отходила от сына. Поверить в это чудо означало бы для него, что прямым посредником между его семьей и Господом является старец, а без него ни о каком выздоровлении наследника и речи быть не может. Но тогда к чему все врачи и родительские заботы, и молитвы? Думаю, на этой весьма опасной границе и заканчивалось доверие Николая к Распутину. Он не принимал его всерьез в качестве абсолютного духовного авторитета.

Чего нельзя сказать об Александре Федоровне. Особенно после Спалы. С этого момента она безраздельно уверовала в Распутина. И всех его противников воспринимала уже не просто как личных врагов, но как Божьих. Отныне она постоянно находила (потому что она хотела это находить) подтверждения божественной силы распутинских молитв.

В 1915 году Николай вместе с сыном отправились в Ставку, шла война. Там у наследника открылось кровотечение носом, что для обычного ребенка – ерунда, но для гемофилика может закончиться трагически, потому что в носовой полости перевязку не сделаешь. Вызванный к Алексею хирург Федоров ничем помочь не мог, и Николай вместе с сыном и Пьером Жильяром срочно выехали поездом в Царское Село. По дороге состояние наследника улучшилось. Александра Федоровна приписала это заочной молитве Распутина.

Еще одно чудо

КБ: Вторым человеком, который свято уверовал в Распутина, была Анна Вырубова. У нее, кроме ее известной доверчивости вообще к людям, была на это своя причина. В том же 1915 году она попала в железнодорожную катастрофу. Ее изувеченное тело вытащили из-под развалин вагона. Она писала в своих воспоминаниях:

”Когда я пришла в себя, вокруг были тишина и мрак. Затем раздались стоны придавленных под развалинами вагонов раненых и умирающих. Я сама не могла ни пошевельнуться, ни кричать, на голове у меня лежал огромный железный брус…

Помню, как меня пронесли через толпу народа в Царском, и я увидела императрицу и всех великих княжон в слезах. Меня принесли в санитарный автомобиль, и императрица вскочила в него и, присев на пол, держала мою голову на коленях, а я шептала ей, что умираю.

Состояние