Тень заполнила вход хижины.

— Все же мы сделаем из вас монаха, — сказал брат Радульфус с весельем в серых глазах.

Харви фыркнул, но ничем другим не прокомментировал это замечание.

— Прямо как новая, — сказал он вместо этого, указывая на починенную лопату.

— У вас удивительные золотые руки, — сказал Радульфус искренно. Он держал кубок молока и кусок хлеба и теперь протянул их Харви. — Вы пропустили завтрак, но я знал, где вы находитесь.

Харви моргнул в удивлении.

— Я собирался только присесть ненадолго. — Он взял еду и внезапно понял, насколько проголодался.

— Как нога сегодня?

— Болит, но терпимо. — Харви отломил кусок хлеба и отправил его в рот. — Я смазал шрам бетюнским бальзамом, как вы учили.

Радульфус кивнул одобрительно.

— А сны?

Харви пожал плечами.

— Уже полегче. Этой ночью я спал спокойнее, чем когда-либо за прошлый месяц.

Перед этим он часто просыпался, крича от кошмара, когда Радульфус был должен все же отпилить его ногу. Теперь он больше понимал ночные кошмары Александра.

Монах прислонился к захламленной скамье и вытащил свиток, перевязанный длинным льняным шнуром и запечатанный красным воском.

— У меня есть новости, — сказал он. — Письмо от вашего брата, Александра. Брат Маркус получил это в Руане через одного из наших братьев, который был на пути из Англии в Рим.

Лицо Харви просветлело. Он выхватил свиток из руки лекаря, сломал печати и поспешно развернул.

Почерк принадлежал Александру. Хотя Харви не был грамотен, он мог распознавать плавный рисунок его письма.

— О чем там говорится? — Он протянул пергамент обратно Радульфусу. — Он нашел девочку? Он скоро вернется?

Радульфус поднял свиток и прищурил глаза, чтобы лучше рассмотреть изящно выписанные буквы.

«Александр де Монруа его самому дорогому брату Харви, — прочитал Радульфус приветствие. — Я надеюсь, что это письмо найдет тебя быстро поправляющимся и в добром здравии…»

Харви фыркнул при этом и покачал культей.

— Это указывает на доверие к вам, — сказал он и махнул нетерпеливо монаху. — Дальше, дальше.

«…Я хотел бы иметь больше новостей, чтобы передать, чем те, которые я посылаю. Манди нет в Стаффорде у ее деда. Я посетил его вскоре после святок, и хотя я говорил с самим Стаффордом, никаких новостей не было. В самом деле, Боже, лорд Томас был в гневе даже за то, что я произносил имя де Серизэ в его присутствии, и я остался там не дольше одной ночи. Я расспрашивал на каждой дороге, где я путешествовал, но никто не видел или не слышал о молодой женщине, похожей по описанию на Манди. Может быть, я искал не в тех местах. Я так молюсь, чтобы она нашла безопасное место.

Я посетил Вутон Монруа, но снова остался только на одну ночь. Уолтер, Адам и Хэмфри отсутствовали на службе Короне сорок дней, так что я встретился только с Реджинальдом. Он остается неизменным в своем характере и говорил со мной о своем намерении перенести останки нашего отца к монахам в Кранвелл. У них теперь новый приор — Алкмунд».

— Кто? — Глаза Харви вспыхнули. — Алкмунд? Вы уверены, что там сказано Алкмунд, не Амброз или Альберт?

Радульфус перечитал, хотя в этом не было никакой потребности, поскольку письмо было ясно и лаконично.

— Да, я уверен. — Нахмурившись, он глядел на Харви. — Вы знаете его?

— Я знаю о нем, — сказал Харви натянуто. — Что еще Александр говорит?

Радульфус пожал плечами.

— Ничего. Остальная часть строки вычеркнута, и ниже он переходит на другую тему.

«…Я специально уклоняюсь от службы, но турниры разрешены здесь, и их много. Я посылаю вам две марки от недавней прибыли и надеюсь найти судно в Нормандию нынешней весной.

Написано на праздник святого Валентина, год Нашего Бога одиннадцать сотен и девяносто шесть».

Он посмотрел с любопытством на Харви, с лица которого исчезла обычная веселость.

— Брат Алкмунд и его извращения — причины, по которым мой брат сбежал из монастыря и попал в турнирную круговерть, — сказал Харви. — Кранвелл — не то место, где человек может обрести мир. Алкмунд — волк, который охотится на мальчиков. И теперь Алекс пишет, что он поднялся до приора. Есть ли справедливость в этом мире?

— Если не здесь, то наверняка в другом, — ответил Радульфус неловко. — Бог видит все.

— И не делает ничего, — мрачно бросил Харви, и пока Радульфус отчитывал его, взял костыль и покинул хижину. — Я недостаточно терпелив, чтобы ждать судного дня, — сказал он, обводя глазами сад.

Письмо ввергло его в сомнения, отнимая радостную свежесть утра и заменяя это мирскими заботами. Он надеялся, что Александр найдет Манди в Стаффорде. Этого не случилось, и он знал, что теперь очень мало шансов найти ее. Арнауд поручил ему заботиться о Манди, и он потерпел неудачу. Алкмунд стал приором, Александр бродил по турнирам один, а он сам теперь — одноногий калека, который скоро отправится по миру с мешком для подаяний. На мгновение вспыхнула жалость к себе, но это было только мимолетное чувство, быстро вытесненное гневом и мрачной решимостью.

Он обернулся к брату Радульфусу, который стоял в стороне, внимательно наблюдая, но сохраняя дистанцию; письмо Александра было все еще в его руке. Осторожно повернувшись на своем костыле, Харви спросил:

— Что было первым шагом, побудившим вас стать монахом?

Элайн сделала пируэт перед своим сарацинским зеркалом и восхищалась собой. Шелк цвета морской волны мерцал и шелестел, очерчивая ее фигуру с ошеломляющим эффектом и высвечивая зеленые огоньки в ее глазах. Это было ее новое придворное платье, и она была очарована.

— Манди, это великолепно, лучше, чем я когда-либо могла себе представить! Вы можете творить чудеса своими руками и иглой!

Манди покраснела от удовольствия, услышав комплимент.

— Хорошо, что оно вам нравится, госпожа.

Она упорно трудилась над платьем, раскраивая его, чтобы оно струилось во всех нужных местах. Оно подчеркивало фигуру Элайн, избегая всякой вульгарности, и цвет был выбран точно.

— Я буду предметом зависти для жены каждого барона отсюда до английского побережья! — злорадствовала Элайн и взмахом подозвала свою горничную, Эд, чтобы та расшнуровала ее платье.

— Неудивительно, что хорошая швея — истинное золото.

Она ступила из платья и вместо него надела обычное платье из желтовато-коричневой шерсти.

— Вот, — сказала она импульсивно и дала Манди свое старое придворное платье, сшитое из шелка каштанового цвета, с желтыми кантами на рукавах. — Я хочу, чтобы у вас было это. Я знаю, что это вам сейчас не нужно, — добавила она, намекая на очевидную беременность Манди, — но, когда вы снова станете тонкой, вы можете подшить его как следует. Мы не настолько различны в размере.