Затем он задержался в том месте, где авторы привели табличку Ленина из его замечаний на книгу Лассаля о Гераклите. Ленин, размышляя об истории познания, пытался свести ее к различным областям знания, включая в конгломерат из историй отдельных наук, истории философии, истории умственного развития ребенка, в том числе и истории языка, чувств, психики, биологии. В табличке, которую Сталин отчеркнул волнистой линией, Ленин употребил латинское слово «ergo». На это Сталин отозвался, – крупно и нарочито уверенно написав рядом на полях на латинском же: «Cogito, ergo sum» {350} («Мыслю, следовательно, существую»). Никакого отношения к ленинскому тексту эта его показная осведомленность не имела. Многие книги из сталинской библиотеки испещрены подобными прописными сентенциями.

В процессе дальнейшего знакомства с теорией языка по первому изданию БСЭ Сталин вновь задержался на формулировке о диалектическом различии и связи языка и мышления, отметив ее вертикальными и горизонтальными чертами: « Т. о. необходимо исходить и из неразрывной связи Я. с мышлением как “практического, реального сознания” и из качественного отличия Я. от мышления» {351} . Это положение, ставшее прописной истиной в советской официальной философии (идеологии) так же эхом отзовется в его будущей работе. Он очень внимательно прочитал раздел, посвященный концепции Марра о языкотворческом процессе, включая «кинетический» этап и критику концепции моногенеза человеческого рода и языка. Отметил известную уже нам цитату из книги Лафарга «Язык и революция» с тем, чтобы опровергнуть ее в своей будущей работе {352} . Попытался вникнуть в специфическое толкование Марром проблемы « возникновения и развития грамматических категорий» {353} , в его трактовку происхождения местоимений, существительных и глаголов и вновь – в связь звуковой и кинетической речи с социальной средой {354} . В разделе «Классификация языка» отметил критические высказывания в адрес «биогенетического сравнительного метода» индоевропеистики с его идеей восстановления семейного праязыка {355} . И все же главным для него было выявление «методологических» марксистских основ яфетидологии, то есть именно того, что он собирался опровергать в марризме и обосновывать в собственном «языковедческом марксизме». Поэтому в разделе «Историческое развитие языка» он выделил себе на память две цитаты из классиков: «Маркс и Энгельс намечают их (“формы языка”. – Б.И. ) следующим образом: “В любом современном развитии Я. первобытная стихийно возникающая речь возвысилась до стадии национального Я., отчасти благодаря истории развития Я. из готового материала, как это мы наблюдаем в случае романских и германских Я., отчасти благодаря скрещению и смешению народов, как в случае англ. Я., отчасти благодаря концентрации диалектов у какого-нибудь народа, происходящей на основе экономической и политической концентрации” (Архив М. и Э., IV, с. 290)» {356} . Здесь Сталин четко выделил три важные мысли, связанные с путями происхождения языков и их связи с происхождением европейских наций: из стихийно развившейся племенной речи до национальной (романские и германские народы); через скрещивание и смешение народов, а значит, и их языков (английский язык); путем концентрации одного из диалектов под влиянием политической и экономической централизации. Для нас очевидно: Сталин вычитал у классиков то, что он вскоре будет всячески опровергать, делая вид, что не знаком с их мнением. А они допускали различные пути складывания национальных языков, в том числе и путем скрещивания племен и их языков , на чем особенно настаивал Марр, не отвергая и других путей, намеченных основоположниками. Другое дело, что в отношении романских языков классики ошибались, поскольку и они произошли путем смешения диалектов народной латыни с германскими и другими языками пришлых народов, но наука их времени эти вопросы еще только изучала.

Затем Сталин подчеркнул часть цитаты Энгельса из его письма 1890 года к Блоху: «Экономическое положение – это основа, но на ход исторической борьбы оказывают влияние, во многих случаях определяют преимущественно форму ее, различные моменты надстройки» {357} . И наконец, еще один хорошо известный тезис Энгельса в интерпретации учеников из «школы Марра»: « В противном случае применять теорию к любому историческому периоду было бы легче, чем решать самое простое уравнение первой степени». И как пример абсолютной нелепости Энгельс приводит желание объяснить экономически (как ясно из контекста, из экономики современной Энгельсу Германии) «то передвижение согласных, которое делит Германию в отношении диалектов на две половины» {358} . Большая часть из этих цитат будет так или иначе приведена и в работе Сталина, но для доказательства прямо противоположных истин. Сталин внимательнейшим образом прочитал все цитаты из произведений Лафарга и своих собственных и даже подчеркнул слова из одной своей речи на XVI съезде партии, приведенной в разделе «Языковая политика» {359} . В процессе дискуссии ему придется не только полемизировать с Лафаргом, но и с теми, кто привык за долгие годы видеть рядом с цитатами Марра цитаты самого вождя. В самом конце статьи из БСЭ Сталин взял на вооружение набивший оскомину к 50-м годам стереотип сталинской пропаганды середины 30-х годов:

«Очередные задачи марксистской лингвистики. Поэтому на текущем этапе социалистического строительства перед советскими лингвистами-марксистами, наряду с проверкой и углубленной разработкой системы марксистского языкознания, наряду с развертыванием борьбы на два фронта – против идеализма и против механицизма – в качестве еще более важной задачи стоит преодоление одной из худших традиций науки о Я. – отрыва теории от практики» {360} . Мы уже встречали эту «формулу» в записке Чарквиани, вскоре ее будут воспроизводить многочисленные критики марризма на страницах газет и других изданий.

Судя по тексту языковедческих работ Сталина, он не ограничился просмотром только шестьдесят пятого тома БСЭ. Скорее всего, он так же полистал статьи, посвященные грамматике, фонетики, семантике и некоторым другим вопросам языкознания. Но в современном архиве Сталина нет других томов БСЭ. Несколько томов БСЭ сохранилось среди остатков его библиотеки, и они ждут своего исследователя {361} .

Ознакомившись с материалами, переданными от имени Чарквиани и с дополнительной литературой, Сталин вызвал его в Москву вместе с Чикобавой и членами правительства Грузии. О том, что произошло в сталинской резиденции в Кунцеве, поведал сам Чикобава: «В начале апреля 1950 г. меня предупредили из директивного органа нашей республики, что на днях мне предстоит поездка в Москву: “Вопросы языкознания будут там обсуждаться с секретарями ЦК, и Вам следует подготовиться”.

И вот 10 апреля вечером мы (Первый секретарь К. Чарквиани, Председатель Совета Министров Республики, два министра и я) оказались в Москве на даче И. Сталина.

Обсудили лишь вопросы языка: замечания Сталина о “Толковом словаре грузинского языка” (первый том которого перед тем вышел) и вопрос о “Новом учении” Н. Марра…

Было решено провести дискуссию: дискуссионную статью поручили написать мне: “Напишите, посмотрим. Если подойдет, напечатаем. А этот ваш доклад, возвращаю”, и Сталин положил на стол папку (с докладом о стадиях языка), но тут же добавил: “Впрочем, пока оставлю у себя: посмотрим, как об этих вопросах Вы теперь напишите, а потом доклад верну”. (Сталин так никогда и не вернул доклад Чикобавы, как и другие его материалы, в чем мы только что убедились. – Б.И. )