В отличие от письма Сталина членам Политбюро, в уведомлении никак не проявлялась официальная позиция. «Застой» можно было понимать по-разному, и в первую очередь как слабую активность марристов первого поколения по отношению к недобитым остаткам представителей старой лингвистики. Многие марристы и вообще непосвященные восприняли начало дискуссии как очередной виток очередной послевоенной кампании по борьбе с буржуазной идеологией. Вкладыш из «Правды» с уведомлением и статьей Чикобавы, как и другие опубликованные материалы дискуссии, тогда же были собраны в архиве Сталина. Но прежде чем окончательно лечь в архив, они проходили через его руки. Сталин все внимательно просматривал. Очень многие напечатанные материалы несут на себе следы карандаша и ручки вождя. Вот и это предуведомление, никак не раскрывающее истинные намерения организатора дискуссии, отмечено кругообразным движением сталинского карандаша по поверхности газетного объявления, а внутри круга текст перечеркнут крест-накрест. Это был знак подготовки первого «сталинского удара» на новом идеологическом направлении, на открываемом им лично «языкофронте» образца 1950 года. Фигура, начертанная карандашом, очень напоминает сталинскую графику на стратегических картах времен Отечественной войны, где таким же способом он намечал предполагаемые котлы, а затем реально окруженные армии противника. Вплоть до ХХ съезда КПСС школьники и студенты вузов изучали знаменитые «десять сталинских ударов», в результате которых якобы и были разгромлены все армии вермахта. На учебных картах того времени все эти удары и контрудары обозначались разноцветными стрелками и перечеркнутыми крест-накрест абрисами котлов. Стареющий генералиссимус явно скучал без будоражащих кровь страстей и нестрашных теперь опасностей мировой войны. И вот, пусть и языковедческий, но все же фронт.

Опубликованную в том же номере «Правды» статью Чикобавы Сталин также перечитал и вновь на ней сделал пометы, хотя, прежде чем дать добро на ее публикацию, он трижды правил три авторские машинописные версии. Чикобава вспоминал о двух редакциях своей статьи с правками вождя. На самом же деле в архиве Сталина находятся три редакции статьи Чикобавы с замечаниями Сталина и несколько последних страниц еще одного экземпляра, на котором правки нет. С учетом правки во время первого знакомства с краткой запиской Чикобавы (о ней говорилось раньше) таких редакций насчитывается сейчас четыре и пятая правка на публикации статьи в газете «Правда». Не все правки Сталина носили существенный характер. В то же время письменные пометы Сталина не полностью исчерпывают его замечания так как многое высказывалось им в устной форме, – Чикобава старался учесть и эти устные пожелания вождя. Об этом, в частности, говорит и то, что если самая первая записка Чикобавы насчитывала не более половины авторского листа, то одна из редакций его статьи состояла уже из 42 машинописных страниц, другая – из 60 страниц, а еще одна – из 49 страниц. По ним видно, что Чикобава изо всех сил старался написать так, как этого хочет державный редактор. Вся редакторская работа проходила между 10 апреля (время прибытия Чикобавы в Москву) и 6 марта 1950 года (дата письма Сталина членам Политбюро и дата написания последней редакции статьи Чикобавы), то есть Сталин работает со статьей Чикобавы в течение месяца. На варианте статьи объемом в 42 страницы дата не указана, на варианте в 60 страниц стоит дата – «2.V.1950 г.», на редакции в 49 страниц указана дата «6.V.1950 г.». На страницах той статьи Чикобавы, где нет даты, больше всего поправок Сталина, впрочем, и на более поздних редакциях их немало. Чего же вождь хотел от лингвиста и профессора Тбилисского государственного университета имени И.В. Сталина А. Чикобавы? Скорее всего, раз за разом перечитывая и правя статью Чикобавы, он добивался уяснения своей собственной позиции и вычленения проблем, которые хотел оставить за собой. Сталин пытался как можно ближе подвести текст Чикобавы к своей постепенно проясняемой для себя же позиции. Статью Чикобавы он превращал в удобный для себя плацдарм. Но в то же время Сталин явно не желал, чтобы Чикобава, идя на прорыв, смело, открывая дискуссию с антимарристских позиций, стал не то что главным, а даже равным вождю ее участником. Он хотел оставить только за собой плоды заранее предрешенной победы, то есть окончательную формулировку лингвистических проблем и их «марксистское» разрешение. И весь этот замысел блестяще удался. Впрочем, могло ли быть иначе?

В первом варианте статьи Чикобавы (42 страницы) Сталин сначала правит только стиль, уточняет «марксистские» формулировки. Но вот автор задевает болезненный для послевоенного Сталина вопрос. Это один из тех вопросов, который и привел к изменению его отношения к Марру. Чикобава критически относясь к послереволюционной интерпретации яфетической теории, напоминал, что языки яфетической группы стадиально предшествуют индоевропейским и семитическим языкам. В этом месте Сталин дописал на тексте Чикобавы: «Стало быть, яфетические языки уже перестают быть ветвью семитических языков» {368} . Ловя Марра на нестыковках и противоречиях, Сталин невольно выдает сам себя – значит, его давно смущало предположение Марра об общих истоках некоторых кавказских (грузинский и армянский) языков с языками семитическими? А здесь из статьи Чикобавы Сталин понял, что позже Марр отнес грузинский язык к языкам яфетической группы. Действительно, противоречие налицо.

В том же, первом варианте статьи Чикобавы Сталин взял себе на заметку его замечание о претензии марристов на то, чтобы рассматривать яфетическую теорию в качестве «общего учения о языке?» {369} . А к рассуждению Чикобавы о том, что Марр противоречит бесспорному сталинскому определению нации, утверждая, что все языки классовые и что «соответственно отпадает вопрос о классовых языках, классовых языков не бывает», Сталин добавил: «Есть только языки национальные» {370} . Здесь же выкинул цитату из своей работы «О диалектическом и историческом материализме».

В том месте, где Чикобава затрагивает болезненный для антимарристов вопрос о будущем мировом языке, Сталин поверх текста пишет: «Как известно, марксисты понимают это дело несколько иначе. Они считают, что процесс отмирания национальных языков и образование одного общего мирового языка будет происходить постепенно, без каких-либо искусственных… мер» {371} . Затем на протяжении почти десятка страниц почетный академик Сталин тщательно выправляет стиль профессора и лингвиста Чикобавы, берет себе на заметку рассуждения автора о родстве языков, отражающем родство семьи народов. Вычеркнул замечание автора о том, что все положительное в советском языкознании делается «не благодаря палеонтологии речи, а несмотря на палеонтологию» {372} . Затем решительно сократил заключительную дежурно-положительную часть, перечеркнув такой пассаж Чикобавы: «Акад. Н.Я. Марр впервые со всей страстностью поставил фундаментальный вопрос материалистической лингвистики – о языке как надстроечной категории, развитии языка в связи с развитием производственной деятельности человека». Вместо этого сделал свою вставку: «Но у акад. Н.Я. Марра были серьезные ошибки в общелингвистических теоретических построениях. Без преодоления этих ошибок невозможно строительство и укрепление материалистической лингвистики. Если где и нужна критика и самокритика, то именно в этой области» {373} . В заключительном абзаце вычеркнул перечисление имен великих марксистов, в том числе и своего имени {374} .