Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очевидно, что и шевалье, и Грушницкий, и Эмилия, и, конечно же, Элен были «интересны» своими несчастьями именно в этом смысле. Толстой, в сущности, подсказывает нам такую трактовку, приводя рядом два синонимических эпитета: «несчастная, интересная Элен». Интересная – это и значит «несчастная»; другое дело, что у Толстого оба эпитета звучат иронически, поскольку это не авторская оценка, а отсылка к мнению «светской толпы».
Наличие этого значения хорошо сознавали русские лексикографы конца XVIII – начала XIX века. Французско-русский словарь Татищева дает варианты перевода intéressant в таком порядке: «Важный, трогающий, трогательный, интересный, пленительный, занимательный, занимающий, привлекательный, приманчивый» [Татищев 1798: 927]. Глагол intéresser у Татищева имеет среди многих других значение «трогать, возбуждать страсти», а s’intéresser – «вступаться, брать участие».
В «Новом словотолкователе» Яновского (1804) «интересный» определяется как «до нас преимущественно касающийся, занимательный, внимание на себя обращающий, любопытный, трогательный, привлекательный, важный, приманчивый», а «интересоваться» – как «вступаться во что, за кого, брать в чем или в ком участие» [Яновский 1803: 833].
Однако даже в XIX веке такое определение можно найти далеко не во всех словарях. Толковые словари русского языка либо вообще не содержат прилагательного «интересный», либо не учитывают занимающего нас смыслового оттенка. В первом издании Словаря Академии Российской слова «интерес» и производных от него вообще нет; во втором имеется только слово «интерес» со значением «польза, прибыль». Если в словаре Даля среди значений слова «интересный» упоминается «возбуждающий участие», хотя и через запятую с «любопытный» [Даль 1865: 667], то в «Словаре церковнославянского и русского языка» слово «интересный» имеет единственное толкование: «то же, что занимательный» [Словарь церковнославянского 1847: 2, 134].
Иначе подходят к делу словари иностранных слов. Правда, в «Карманном словаре иностранных слов, вошедших в состав русского языка, издаваемом Н. Кириловым» (1845) слова «интересный» нет576. Зато в словарях иностранных слов второй половины XIX века первым значением слова «интересный» называется «возбуждающий участие» и только вторым – «красивый собою» [Михельсон 1866: 262] или «занимательный, привлекательный» [Гавкин 1894: 158]. В словаре иностранных слов Чудинова последовательность чуть иная: на первом месте «возбуждающий внимание», но на втором – «возбуждающий участие», а уж затем – «привлекательный, занимательный» [Чудинов 1894: 345]. И французско-русский словарь Макарова, правда не на первом месте, но все-таки указывает для intéressant перевод «внушающий сочувствие» [Макаров 1870: 55].
Однако в ХX веке русские лексикографы и историки языка об этом оттенке значения забыли. Новейший «Толковый словарь иностранных слов» Л. П. Крысина (2019) вообще не содержит слова «интересный». Ни у Ушакова, ни у Ожегова в толковых словарях у слова «интересный» значения «трогательный, вызывающий сочувствие» нет. Нет его и в «Словаре русского языка XVIII века», где в соответствующей статье упомянуты только два его значения: одно, так сказать, финансово-корыстное, а другое – связанное с возбуждением внимания, любопытства, хотя примеры, приведенные на это второе значение с пометой «преимущественно в произведениях карамзинистов», могут, по-моему, быть истолкованы только с учетом значения «трогательный, несчастный». «Чувствительная, интересная девушка» [Словарь 1984: 104] явно сродни «интересной Эмилии» и «несчастной, интересной Элен».
Не учли интересующего нас значения и составители «Словаря языка Пушкина». Они дают слову «интересный» определение «занимательный, способный привлечь внимание, заинтересовать», а в качестве примера приводят без уточнений фразу про Бурмина «с Георгием в петлице и с интересной бледностью», которая, наряду с перевязанной рукой, «подстрекала любопытство и воображение» Марьи Ивановны. Именно отсюда, по всей вероятности, родилось и упоминавшееся выше толкование слова интересный как «болезненно бледный» в «Историческом словаре галлицизмов». Разумеется, такое толкование чересчур узкое: занимать и привлекать может отнюдь не только бледность. Но важнее другое: на мой взгляд, Марью Ивановну эта бледность вкупе с перевязанной рукой не «занимала», а «трогала». То есть, как мне кажется, Пушкин в «Метели» употребил эпитет «интересный» ровно в том же значении, какое подразумевал Бестужев, когда писал об «интересной Эмилии».
Кстати, и русское выражение «в интересном положении» – калька с французского position intéressante, которое французские словари определяют как «беременная», – тоже объясняется именно этим значением. В классической статье «Споры о языке в начале XIX века как факт русской культуры» Ю. М. Лотман и Б. А. Успенский, правда, объясняют его иначе; они считают, что оно «связано по своему происхождению со старым значением слова интерес, а именно со значением прибыли», а Пушкин возражал против него потому, что «воспринимал уже слово интересный только как галлицизм – в новом значении, только понимая интересное положение как „пикантное положение“» и именно по этой причине предлагал вместо этого говорить о беременной женщине попросту «она брюхата» [Лотман, Успенский 1994: 536]. Несомненно, что Пушкину эвфемистический перифраз казался фальшивым и лицемерным, но само слово intéressant в соответствующем французском выражении означает не «пикантный», а «достойный участия», и это не мой домысел, а констатация французского толкового словаря Trésor de la langue française, где этот фразеологизм размещен именно в той части словарной статьи, которая относится к уже упоминавшемуся значению «возбуждающий или заслуживающий симпатию, сочувствие, доброжелательное внимание».
Впрочем, переводчик, встретив во французском тексте position intéressante, напишет по-русски «в интересном положении», как бы он ни понимал этимологию этого выражения. А как быть переводчику XXI века с отдельно стоящим эпитетом intéressant? Должны ли мы, например, переводить intéressant par son malheur как «интересный своим несчастьем», пренебрегая всеми теми оттенками смысла (вызывающий сочувствие, достойный сочувствия), которые при этом теряются для нашего читателя, поскольку ему, в сущности, неоткуда об этих оттенках узнать? Если бы я комментировала повесть Бестужева, я бы, наверное, дала к «интересной Эмилии» небольшое лингвистическое пояснение. Но комментировать слова собственного перевода – занятие весьма экстравагантное. Однажды я принуждена была прокомментировать в своем переводе синтаксический галлицизм «под рукой». Выражение это, означающее «тайно, по секрету» и являющееся синтаксической калькой французского выражения «sous main», употребляли русские авторы первой трети XIX века (ср., например, у Пушкина в стихотворении «Всеволожскому» (1819): «Всего минутный наблюдатель, / Ты посмеешься под рукой») [Пушкин 1947: 101]), однако, когда выяснилось, что в наши дни его не сразу понимают даже мои образованнейшие коллеги, стало понятно, что нужно или искать ему