замену, или пояснять в примечании. Заменять было очень жалко, и я выбрала второй путь [Бальзак 2000: 488], но хорошо сознаю, что такое решение достаточно экстремально.

А вот переводя недавно рецензию Шодерло де Лакло на роман английской писательницы Фрэнсис Берни «Сесилия, или Записки наследницы» [Шодерло де Лакло 2020] и встретив там прилагательное intéressant (два раза) и глагол intéresse (один раз), я выбрала иной путь.

В первом случае французский текст звучит так:

Delville emmène en effet Cécile et son imprudente, mais malheureuse amie. Tous trois arrivent à l’hôtel de Delville où il était convenu que l’intéressante héritière devait demeurer à l’avenir [Choderlos de Laclos 1784: 163–164].

Героиня Сесилия – богатая наследница, и здесь, казалось бы, может подойти значение «связанный с получением прибыли». Однако в этом значении «интересный» употребляется обычно вместе с неодушевленными существительными (интересное предложение и т. д.). Если мы переведем: «В самом деле, Дельвиль увозит Сесилию и ее неосторожную, но несчастную подругу. Все трое приезжают в особняк Дельвилей, где интересной наследнице предстоит поселиться», – «корыстный» аспект будет мало кому понятен, напротив, переводческий буквализм (в плохом смысле слова) бросится в глаза большинству читателей. Вдобавок мне не кажется, что автор, называя наследницу «интересной», имеет в виду ее богатство; подразумеваются скорее ее жизненные неурядицы, которые пробуждают к ней сочувствие. Но «к вызывающей сочувствие наследнице» звучало бы чересчур тяжеловесно. «Трогательная наследница» нехороша, потому что прилагательное «трогательный» в языке карамзинистов начала XIX века хоть и употреблялось очень широко, но – не применительно к людям. Допустив некоторую вольность, я назвала Сесилию «милой наследницей».

Во втором контексте Сесилия опять «интересная» и опять не в привычном для нас смысле:

L’intéressante Cécile, que nous avons trop longtemps perdue de vue, est venue s’établir chez M. Harrel, son tuteur [Choderlos de Laclos 1784: 156].

Здесь богатство Сесилии совсем ни при чем, но зато она продолжает вызывать сочувствие автора романа и автора рецензии, поэтому, вместо того чтобы написать «Интересная Сесилия, о которой мы совсем забыли, поселилась в Лондоне у г-на Харрела, одного из своих опекунов» – я продолжила уже начатую линию и снова назвала Сесилию «милой».

И наконец, третий фрагмент. Сесилия посещает бедную, но добродетельную девушку:

Sa jeunesse, sa candeur, sa fierté modeste, ce charme de l’honnêteté qui ne manque jamais son effet sur les âmes dignes de le sentir, tout intéresse Cécile [Choderlos de Laclos 1784: 159].

В этом случае, на мой взгляд, сомнений быть уже не может: нравственные достоинства бедной девушки вызывают у Сесилии не интерес как нечто занимательное, а искреннее сочувствие. Так я и перевела:

Ее молодость, ее простодушие, ее гордая скромность, очарование порядочности, которое не может не оказать действия на души, достойные его ощутить, – все вызывает сочувствие у Сесилии.

Собственно, третий пример важен потому, что он подтверждает более убедительно, чем два предыдущих, что для Лакло глагол intéresser может быть связан с сочувствием, состраданием. Во всех трех случаях в переводе можно было бы прибегнуть к галлицизму. Интересная Сесилия встала бы в ряд с интересной Эмилией и интересной Элен. Но то, что позволено русскому автору, не всегда позволено переводчику. Темпоральная стилизация при отказе от слова «интересный», пожалуй, проигрывает: «интересная Сесилия» была бы гораздо более «погруженной в эпоху». Но, повторяю, тогда мне пришлось бы комментировать свое переводческое решение: без этого, употребляя галлицизм, мы грешим против искомой ясности и уходим от содержательного ответа на вопрос, в каком смысле интересна была Сесилия. Потому что современный читатель, насколько я могу судить по собственным расспросам (впрочем, разумеется, вовсе не репрезентативным), воспринимает слово «интересный» только в значении «любопытный, увлекательный» или «красивый, привлекательный», а о трогательности и сочувствии не подозревает; причем это относится не только к тем, кто читает по-русски, но и к французам (хотя в их толковых словарях, в отличие от наших, занимающее нас значение присутствует).

Приключения слова intéressant в русских переводах можно продемонстрировать, разумеется, не только на примере моего перевода рецензии Шодерло де Лакло. Попробую показать, что происходит с этим словом в переводах Бальзака. В электронном ресурсе Le Vocabulaire de Balzac (http://ancilla.unice.fr/~brunet/BALZAC/I.HTM) среди десятков фрагментов с употреблением слова intéressant обнаруживаются несколько таких intéressant, которые, судя по контексту, означают не «увлекательный», а «достойный сочувствия». Посмотрим, что происходит с ними в тех переводах, которые с начала 1950-х годов традиционно печатаются в собраниях сочинений Бальзака.

Некоторые переводчики никакой проблемы тут не видят, и если по-французски написано intéressant, они так и пишут – «интересный». В частности, в романе «Евгения Гранде» эпитет intéressant дважды употреблен применительно к Шарлю Гранде. Первый контекст такой:

Cette échappée d’un luxe vu à travers la douleur lui rendit Charles encore plus intéressant, par contraste peut-être [Balzac 1976–1981: 3, 1097].

В переводе Ю. Н. Верховского intéressant остался «интересным»:

Этот блеск роскоши в убогой комнате, где лились слезы страдания, сделал для нее Шарля еще интереснее – может быть, по противоположности [Бальзак 1951–1955: 4, 79].

Однако слезы страдания входят в явное противоречие с легкомысленным «еще интереснее», если понимать интересность так, как стали ее понимать в ХX веке, – как привлекательность и даже завлекательность. В том интересе, который испытывала Евгения Гранде к кузену Шарлю, было гораздо больше сочувствия, переходящего в любовь, чем любопытства. Второй фрагмент звучит так:

Ses gestes, sa contenance, ses regards et le son de sa voix eurent une tristesse pleine de grâce. Il ne jouait pas la douleur, il souffrait véritablement, et le voile étendu sur ses traits par la peine lui donnait cet air intéressant qui plaît tant aux femmes [Balzac 1976–1981: 3, 1108].

Верховский и здесь остался верен галлицизму, но счел необходимым взять его в кавычки, которые, на мой взгляд, совершенно не соответствуют контексту, придают характеристике иронический оттенок и опровергают утверждение, что Шарль «не рисовался своей скорбью»:

В его движениях, позах, взглядах и звуках голоса сказывалась печаль, полная привлекательности. Он не рисовался своей скорбью, он страдал искренне, и тень, наброшенная горем на его черты, придавала ему «интересный вид», который так нравится женщинам [Бальзак 1951–1955: 4, 90]577.

Еще один «интересный» в занимающем нас значении возникает в «Шуанах», переведенных Н. И. Немчиновой:

Puis il sonda par un regard l’âme de mademoiselle de Verneuil, et il se passa entre eux une de ces scènes muettes