Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На глаза наворачиваются слезы. Зачем они так со мной? Зачем тупым ножом скрывают рану? Я ведь уже смирилась…
— Это невозможно, — шепчу, отворачиваясь к окну. — У меня диагноз…
— Милая, — в голосе доктора звучат язвительные и снисходительные нотки. — У меня опыт в УЗИ-диагностике двадцать лет, и уж поверьте, я научилась определять беременность!
И вдруг на весь кабинет раздается звук.
Самый родной, любимый.
Стук сердечка нашего малыша.
Громкий, уверенный. Словно он тоже возмущается, что мы с папой не верим в его существование.
Резко поворачиваю голову в сторону экрана.
— Покажите! Покажите мне его! — выходит сипло, потому что кто-то сдавил горло, и мне приходится буквально проталкивать из себя слова.
Доктор разворачивает экран, и я могу видеть небольшую точку. Яркую и самую красивую. Приглядываюсь и даже могу увидеть сокращения в этой точке. Так бьется сердце моего ребенка. Нашего с Давидом чуда.
Слезы льются градом, и я плачу навзрыд, закрыв лицо ладонями.
— Не верю, не верю! Я не верю, — только и могу повторять, как заведенная.
Давид отнимает руки от лица и покрывает меня поцелуями, нежно вытирая слезы.
— Не плачь, мамочка. Слышала? Это вредно для нашего ребенка.
— Ты тоже это слышал, да, Давид? Я беременна. У нас будет малыш! Боже! И у него уже бьется сердечко! Он живой! Понимаешь?!
— Понимаю, любимая, — также сипло шепчет Хакимов, прижимаясь к моему лбу. — Я же обещал, что буду стараться. Как видишь, я слов на ветер не бросаю.
Вот только мой лечащий врач не настолько радужна в своих прогнозах.
— Предупреждаю сразу, — выдает, листая мою карту, — что беременность будет протекать сложно. Из-за ваших диагнозов чудо, что плод вообще прикрепился. Потому что эндометрий все же тонковат. Есть гематома. Непонятно, как она себя еще поведет. И вообще возможно, что придется пролежать на сохранении всю беременность. Только тогда вы сможете выносить и родить здорового малыша.
Доктор строго смотрит на меня, как будто спрашивает, готова ли я идти на такие «жертвы».
— Если будет нужно, я с места не сдвинусь. Только помогите сохранить беременность.
— В этом можете не сомневаться, — взгляд врача теплеет, и ее губы расплываются в улыбке. — Я все сделаю все возможное, а все остальное зависит от вашего организма и желания.
— Мы очень любим и ждем этого малыша, — поглаживаю живот, все еще не веря, что это не сон и не параллельная реальность.
Только одна мысль не дает мне покоя — дочь Ульяны, которую мы хотели забрать из дома малютки. Что с ней будет? Что нам делать? Ведь я уже мысленно пообещала малышке, получается, я тоже ее предам? Ведь сейчас не могу двигаться по палате лишний раз, не то, что по городу…
Тревога за судьбу малютки вызывает слезы от безысходности, но я стараюсь гнать их от себя, потому что они навредят моему крохе. Я люблю их одинаково сильно и не знаю, как мне поступить, как разорваться…
Ситуацию спасает, как ни странно, Давид.
На следующий день после моей госпитализации он входит в мою палату…вместе с вчерашней регистраторшей. Пока у меня глаза лезут на лоб, и я открываю — закрываю рот в непонимании, что происходит, Хакимов весело произносит:
— Любимая, мы вчера не закончили, давай быстренько уладим оставшиеся формальности…
— Хакимов, ты что творишь?! Я же…
— Тшшш, почти_жена! Тебе надо только расписаться в нужном месте!
— А вдруг это бумаги на… — встаю в позу и прищуриваюсь, прожигая гневным взглядом Давида. Да уж, не так я мечтала выйти замуж: лежа на больничной койке, в домашнем костюмчике и с растрепанными волосами!
— Это документ на пожизненное сексуальное рабство. Подписывай, — серьезно кивает на бумаги в руках регистраторши, которая смотрит на нас, выпучив глаза.
Давясь смехом, я ставлю размашистую подпись и передаю ручку Давиду. Он тоже оставляет автограф и достает из кармана брюк бархатную коробочку с кольцами. Одевает мне на безымянный палец поверх помолвочного и целует его, серьезно глядя в глаза:
— Моя. Навсегда.
Закусив губу и сдерживая слезы, дрожащими пальцами проделываю то же самое. Слегка сжимаю ладонь мужа.
— Мой. Навсегда.
Давид наклоняется и целует меня так трепетно, что в животе порхают бабочки, щекоча изнутри взмахами крыльев. Нежность и любовь затапливают меня с головой. Но льются они через край тогда, когда Давид отрывается от меня, задирает футболку и целует еще плоский живот:
— Мы тебя очень любим, сынок.
— Сынок? Почему сынок? — недоумеваю и хмурюсь.
— Потому что дочь ты мне уже подарила.
Не успеваю и рта раскрыть, как дверь в палату тихонько приотворяется, и входят Тимур и Эмма, и еще один незнакомый мне мужчина (как выясняется чуть позже, брат Давида — Влад) который держит на руках небольшой розовый сверток.
— Поздравляем! Поздравляем! — тихо скандируют друзья, чтобы не разбудить малышку.
И я который раз реву в два ручья. Зажимаю рот ладонями, не веря, что это не сказка, и все происходит со мной. Я очень боялась, что Давид попросит меня отказаться от малышки, ведь у нас будет свой ребенок. Да и беременность не обещает быть простой.
Но Хакимов действительно не меняет своих решений и не бросает слов на ветер. Он сделал все, чтобы я стала счастливой матерью. И верил в это больше меня самой.
— Дайте мне ее, — тяну руки к дочери, и Давид помогает мне сесть на кровати. — Пожалуйста, дайте подержать.
Влад осторожно передает комочек счастья, и я впиваюсь взглядом в личико малышки. Она хмурится, морщит носик-пуговку, дует губки и…растягивает их в улыбке во сне!
— Ты видел?! Нет, ты это видел, Давид?! Она улыбнулась! Улыбнулась мне!
— Видел, родная. Она просто чувствует, что рядом наконец-то мама и папа.
Я осторожно целую дочку в лобик, а Давид подсаживается рядом на кровать и осторожно обнимает меня, поправляя шапочку на малышке.
— Как решили назвать очаровашку? —
