– Это вкусный кролик, – шиплю, сжимая зубы, и мой голос хриплый и зловещий. – Вкусный!

– Не сомневаюсь.

– Ещё бы ты сомневался, – такой соблазн двинуть ложкой ему по лбу, но я удерживаюсь от злобной детской выходки.

Как бы я ни была обижена и даже зла, унижать мужское достоинство не умею.

– Ты даже не попробовал! Не притворился, что тебе хоть немножечко приятны мои старания. Я же три часа его готовила, мог бы хотя бы улыбнуться. У-у-у, ненавижу.

Меня распирает от обиды и, что греха таить, ярости. Толкаюсь, бьюсь в крепкой хватке Поклонского, но с каждым движением во мне всё меньше решимости расцарапать холёную физиономию.

– Прости, – вдруг говорит и на бесстрастном до этого лице мелькает мрачная тень, оседает туманом в чёрных глазах. – Прости меня, слышишь? Я, правда, идиот. Успокойся, Варя. Пожалуйста…

Он так смотрит на меня, что я физически ощущаю его боль. Она таится в глубине его сердца, но сейчас настойчиво прорывается на свободу.

– Ты меня обидел, – заявляю по возможности твёрдо, а выходит жалобно. – Обидел…

– Ты плакала, – замечает, глядя на меня с нежностью и печалью. Эти эмоции только в глазах, а лицо до сих пор бледное и каменное. – Сильно обидел, да? Я не хотел, это случайно вышло. Меня накрыло.

– Мне просто перец в глаза попал, ничего я не плакала, – бурчу. – И вообще! Если ты так не любишь кролика…

– Я люблю кролика. И рагу из него тоже люблю, просто…

– Любишь? – удивляюсь, забыв, что хотела стукнуть его. – У меня от тебя голова кругом. Дима, если любишь, тогда почему… Я хорошо готовлю, дурак ты эдакий, тебя бы не сразил понос после рагу.

Какую-то ещё дичь несу, самой за себя стыдно, но во мне говорит обида.

– Варя…

Он выдыхает моё имя и прижимает к себе. Порывисто, жадно, и жёсткие ладони ложатся на спину, впечатывают в широкую грудь, не давая сделать лишний вдох.

– У каждой семьи есть традиции, – говорит глухо, зарывшись носом в мои волосы. – Рагу из кролика – это наша с Юлей традиция. Я… просто я психанул. Это сложно – строить всё заново, когда прошлое валяется в руинах.

Дима не отпускает меня, рассказывая и рассказывая о том, что связано с чёртовым рагу. Слова льются из него потоком – ни разу не слышала, чтобы Поклонский так много говорил. Он выдаёт всё: и общую с Юлей бедность, и историю, связанную с рагу, снова вспоминает о погибшем по его вине ребёнке, о вине своей рассказывает. В какой-то момент мне кажется, что он плачет, но я не хочу сейчас на него смотреть. Жмусь к груди, как самая последняя дурочка, по спине глажу, и несчастная грязная ложка падает на пол со звонким стуком.

– Варя, я идиот, но я хочу, чтобы ты мне верила.

Я замираю лишь на мгновение, и неприятные воспоминания теснятся в уме.

Лёня тоже единственное, о чём просил – верить ему. Только ему. И чем это в итоге обернулось? Но Диме я верю. Какой бы он ни был, со своим ворохом тайн и ошибок, он ни разу не давал мне повода в себе сомневаться.

Ни разу.

Но пройдёт несколько дней, и всё, чего мне захочется – спрятаться в самой глубокой норе, исчезнуть и больше никогда не видеть этого человека.

Никогда.

Я горжусь собой, думаю, обманув охранников и сбежав от них по узким улочкам. Не хочу, чтобы они доложили Поклонскому о том, куда я собралась. Обойдутся. Ещё не хватало, чтобы Артур с Иваном выяснили, чем я буду заниматься и доложили Диме первее, чем я решусь ему обо всём рассказать сама.

Нет уж, не их ума дело.

В клинике «Семь+Я» мне назначено на девять утра. Я записалась на приём к своему гинекологу сразу после того как сделала тесты на беременность, и теперь стою у входной двери, вытирая платком вспотевшие ладони.

Я волнуюсь. Так сильно, что сводит живот, а в голове ни одной связной мысли.

Пока моя беременность сосредоточенна в утренней тошноте и не до конца ясных полосках на тестах, можно поверить, что она – мираж. Но скоро я узнаю правду, с которой придётся как-то жить.

Так, Варя, хватит оттягивать неизбежное!

Решительно дёргаю за ручку и вхожу в просторный холл. В нём кругом светлые оттенки, и глазам нужно время, чтобы привыкнуть к невыносимой белизне.

– Доброе утро, Варвара Сергеевна, – Светлана, милейшая администратор клиники, улыбается мне из-за стойки, как давней знакомой.

Я хожу сюда вот уже пять лет, и меня тут знают и, кажется, что даже любят.

– Доброе утро, Светлана. Марта Игоревна меня ждёт, – то ли спрашиваю, то ли утверждаю, и в ответ получаю улыбку.

– Да, у вас назначено, – Светлана – само радушие, и я забираю свою карту, улыбнувшись ей искренне.

На второй этаж попадаю по витой лестнице, не встретив по дороге ни одну живую душу. В клинике тихо, и я как никогда остро ощущаю собственное одиночество.

Когда-то мне казалось, что моя беременность – даже подозрение на неё – будет сопровождаться радостью. Но на деле я растеряна, и мысли в голове тяжёлые.

Думаю ли я об аборте? Нет, боже упаси. Мне не семнадцать, чтобы бояться рожать. Я взрослая женщина, у которой хватит сил и терпения воспитать ребёнка. У меня хорошая работа, отличный доход и жилплощадь. Нет ни единой причины избавляться от крошки. И это даёт силы идти дальше по коридору и решительно постучать в дверь кабинета Марты Игоревны.

– Да-да, – раздаётся с той стороны и я, не дав себе времени на глупые сомнения, вхожу. – Варвара, доброе утро.

Марте Игоревне едва за пятьдесят, но выглядит она потрясающе: густые тёмные волосы, огромные ярко-голубые глаза, в которых светится ум и нежность. Кажется, что она любит весь мир, и тот отвечает ей взаимность. В неё невозможно не влюбиться, и я всегда с радостью прихожу к ней на приём, чувствуя, что мне здесь рады.

Но сейчас мне тяжело, и я впервые готова сбежать, куда глаза глядят.

– Что вы в дверях стоите? – удивляется Марта Игоревна. – Входите же, ну!

– Наверное, я не первая, кто боится войти в ваш кабинет.

– Да уж, – по-доброму усмехается Марта Игоревна и забирает у меня из руки медицинскую карту. – Ну, Варя, что вы? Такая грустная…

– Нет-нет, я нормальная, – улыбаюсь, смахнув на дно души грусть, и бойко вхожу в кабинет.

Марта Игоревна важно кивает – у неё потрясающая способность оставаться хладнокровной, даже если не верит ни единому слову собеседника. За пять лет мы неплохо узнали друг друга, и теперь я благодарна судьбе, что однажды она меня свела с этой потрясающей женщиной.

Волей-неволей я выкладываю все карты: о тестах, тошноте и своих страхах. Марта Игоревна слушает меня, изредка вставляя вопросы, но в целом не перебивает. Когда поток признаний и сомнений иссякает, просит: