Мы вас туда не отправляли.

Нас и не нужно было отправлять. Хорошо ведь, сидючи в конце девяностых в кабинетике где-то в Поволжье, думать о Кавказе, чеченцах, заложниках, торговле людьми и отрезанных пальцах с ушами ка ко чем-то фантастическом, верно? Хорошо, продавая мягкую кровлю в Москве, Питере или Новосибирске не думать о казаках, о настоящих, а не ряженых с лампасами, о тех, что РПК калибра семь шестьдесят два за спину, на лошадь и. в камуфляже, вдоль Терке в патруль, верно? Отлично, лаская нежный девичий упругий живот и сисечки без лифчика, имея должность и даже погоны, не знать о простых дагестанских мужиках, взявшихся за оружие из-за наплыва бородатых гостей, желающих научить правильной жизни, да?

Мы вас туда не отправляли.

Не обижайся. Память твоя сама подсказывает, что тебе по-настоящему важно. Все эти твои вот добрые вещи, ты их прямо помнишь? Да ладно? И что хорошее было перед тем, как попал в Стражу? Ну, конечно, женщина, кто бы сомневался.

Женские руки говорят без слов. О настроении, переживаниях, вчерашнем дне или текущих желаниях. Именно так. Сложно не заметить ласковое вверх-вниз пальцами по бутылке "колы" в руках собеседницы. Неплохо, если она при этом улыбается, глядя на тебя. Обидно, если вдруг "ой" и неловко взгляд в сторону. То не суть.

Не видел Эстремадуру, Астурию или бунтующую Каталонию. Не любовался живым фламенко.

Не следил за ругающейся чернокудрой дуэньей на улочках старого раскаленного Мадрида. Но испанские руки… о да, не забыть.

Она ругалась безумно прекрасно. К началу ругани, где-то ближе к обеду, укладка стремительно проигрывала бой повседневности. Волосы цвета воронова крыла собирались невообразимым узлом, удерживающимся на честном слове и сувенирном ватиканском карандаше с плоской блестяшкой страза. Узкие клинки бровей жили своей жизнью и обещали кары небесные. Глаза цвета миланского ореха метали громы, молнии и сопутствующую креативную нецензурщину. Если в ход вступала нормально-русская брань, то даже она не портила общего.

Всё просто. Её руки жили собственной испанской жизнью. Красивые крупные руки с длинными сильными пальцами. Только темно-красный или вишневый лак. Пальцы рассказывали ярче и доступнее слов. Укоряли, обвиняли, подсказывали, ласкали, давали надежду и ставили самую последнюю точку.

Блик сраного офисного светильника на малиновом остром ногте как точка лазерного прицела. Мраморный точеный палец как трехгранный русский штык винтовки-мосинки. Катарсис, когда осознаешь собственную никчемность или, наоборот, всеобъемлимое счастье от успеха. Само собой, успех достигнут не собственным скудным умишком. Просто вдруг эти горячие испанские руки опускались на твои плечи и царственный полушепот лишь помогал их токам, дающим второе дыхание и озарение.

Никакой Испании и красно-черного шелка фламенко. И испанские руки, как живые, даже спустя десять лет.

Вот так, значит, да? До сих пор помнишь, думаешь, получаешь только игнор? А как ты хотел, куртуазных выражений восемнадцатого века? Избавь, дружок, это чересчур устарело и неинтересно. Будем смотреть дальше? Будем, даже если тебе не хочется. Мы с тобой на верном пути.

Открывай, любуйся, всеми вокруг, самим собой, вон той, наградившей хламидиозом, вон тем, кинувшим когда хотелось верить, этими вон, братишками по войне, срать на тебя хотевшими, соседом-гондоном, помнишь ведь, просил музыку не слушать громко… ерунда… а ты вспомни, как эта ерунда доводила, если лежишь на таблетках и заснуть не можешь, малолетних выродков со двора, мат-перемат, девки даже хуже, деда с твоей площадки, засратого упыря, орущего херню каждое утро, вспомни маршрутки и трамваи с утра, вспомни, как встретили ночью из подворотни, когда просто шел с цветами, как катался по проезжей, один с тремя, а все просто мимо катились, вспомни, как двигали жополизов, как черные, понаехавшие с Кавказа, себя хозяевами чувствуют, вспомни…

Я смотрел на ведьму, гладившую кошечку. Говорят, зло изощренно и находит такие лазейки, о каких не подумаешь. Какая приставка «Денди», тогда уже был побег с Института и вся жизнь сложилась совершенно иначе. Откуда столько чужих мыслей, зачем?

Да все просто.

Зачем тратить себя на них? Сколько лет отдано на защиту тех, кому твоя смерть – как заметка в Сети. Помер кто-то? Да и ладно. От жизни вокруг не скроешься, жизнь пробирается даже в твою, такую тайную.

Жил ради них. Убивал ради них. И…

– Ты знаешь, что один из твоих дружков уже наш? – поинтересовалась ведьма. – И давно.

Знаю, понял сейчас, как мозги вычистили, вспомнил, как Рикер любил просто убивать. Наслаждаться самим процессом, особенно, если объект – еще был человеком. Списывали на усталость, да уж.

– Ты на верном пути, дружок, – уведомила ведьма, – и дальше я помогу тебе идти. Назад, в город.

Сломай человеку палец, и он скажет нужное тебе. Окажется ли это правдой? Останется только проверить.

Рикер поплыл на зачищенном проводе, срезанном от электролампы и едва не включенном в сеть. Оголенный металл, с помощью крема для рук из сумочки Лизы втиснутый в уретру, очень способствовал разговорчивости.

Вадим. Так звали Проводника, одного из Стражи, ставшего ренегатом. Тот вернулся в город еще летом, растворившись в тысячах ходов огромного муравейника. Почему прошляпил весь штаб? Потому что Рикер прикрывал и подавал как-бы отчеты от его имени: все хорошо, приходится заметать следы, переехал чуть дальше, подозреваю Стражу Ебурга, на контакт не иду. Все просто, когда крыса работает с крысой. А вот Рикер еще умудрился работать на Институт, но его никак не предупреждал о новом Проводнике.

– А ведь, получается, наши друзья с Урала могли попасться. – Босс Лиза смотрела в пустоту перед собой, иногда переводя взгляд на голого, поломанного и местами буро-красного Рикера. – Либо уже попались.

– Это все хрень.

Лиза и Семеныч обернулись к нему. Да, друзья, вы не ошиблись.

– Нас скинули со счетов. Институт ничего не знает о творящемся. Мрак живее всех живых, Проводник знает о всем произошедшем. Прорыв случится в ближайшие три дня, когда мы с вами должны сидеть здесь и не отсвечивать.

– Ты серьезно?

Он кивнул словам Лизы.

– Такое уже случалось, в Гражданскую, такое происходило в Отечественную. Когда люди растеряны, когда беды так много, что на некоторые, чуть поменьше, сперва не обращают внимания. Нас тогда было немного больше, да и поддерживали нас не в пример охотнее и серьезнее.

– Как тебя зовут и когда ты родился? – Лиза прикусив губу, смотрела на него со странным каким-то выражением. Как боялась коснуться страшного, как в детстве, когда голова под одеялом и никакого чудовища пока не видно.

Хм… все верно. Он и есть чудовище, пару раз раскрывшееся и показавшее себя. Почему? Проживите с его, устанете, не сможете скрывать такое нужное и оно полезет наружу.