что, гад ты такой, я – божье дитя. И я. Всё. Еще. Здесь». В это мгновение она ощутила божье благословение, поблагодарила Его от всего сердца, ибо тут же узрела этот проблеск и в лицах друзей, увидела: они поймут то, что она расскажет о человеке, блуждавшем среди них большую часть своей взрослой жизни, о том, у кого лимфоузлы в восемнадцать лет разрослись до размеров игровых шариков, кто шатался со скарлатиной, болезнью крови, острой вирусной инфекцией, эмболией легких, волчанкой, трещиной в глазнице, двумя приступами полноценной взрослой кори и несколькими периодами гриппа, чье проспиртованное тело пережило за год больше операций, чем большинству из них выпадает за всю жизнь, и она была благодарна, что Господь милосердный даровал ей шанс и трезвую память, чтобы поделиться открытием с ними, поскольку в глубине души видела в этом доказательство, что Бог вечно щедр в Своих дарах – дарах надежды, любви, истины и веры в нерушимость добра во всех людях. Если б она могла, то встала бы с рупором на крыше семнадцатого корпуса и протрубила бы эту истину на весь жилпроект.

Но она знала: достаточно будет рассказать и этой компании. Знала, что истина разойдется далеко.

– Сосиска жив, – сказала она. – Его ранили, но он еще жив. Он в больнице.

– А Пиджак? – спросила Бам-Бам.

Помещение накрыло одеяло молчания.

Сестра Го улыбнулась.

– Что ж, это та еще история…

* * *

Катоха и три офицера шли мрачным строем через двор к патрульной машине. Не прошли они и пяти шагов, как их остановил неожиданный звук из подвальной котельной. Они приросли к месту и прислушались. Звук быстро утих, и скоро копы снова двинулись, в этот раз медленнее.

Один из следователей поравнялся с Катохой в хвосте отряда.

– Катох, не понимаю я этих людей. Они же варвары.

Тот пожал плечами и продолжал идти. Он знал, что будут стратегические собрания, и звонки из офиса мэра, и записки из нового подразделения бюро по борьбе с наркотиками в Манхэттене. Напрасная трата времени. И в конце концов все равно останутся те, кто скажет, что нет смысла тратить деньги и силы на висяки в жилпроектах. И только что три других копа слышали то же, что и он, и доказать начальству, что дело нужно довести до конца, станет только сложнее, ведь три офицера услышали из котельной нечто возмутительное – невообразимое для любого, кто не прослужил в Коз-Хаусес двадцать лет, как он.

Это был смех.

19. Подстава

В два ночи Джо Пек свернул на своем здоровенном ГТО с включенными фарами дальнего света прямо в док с вагоном Элефанти. Как обычно, приехал Пек не вовремя. Как раз в самый разгар операции, когда Слон стоял у дверей вагона и внимательно пересчитывал последние из тридцати четырех новеньких телевизоров «Панасоник», которые четверо его людей торопливо таскали из причалившего катера в кузов грузовика «Дейли ньюс». Грузовик на эту ночь «позаимствовал» в одиннадцать часов у типографии на Атлантик-авеню один из его людей – водитель газеты. Вернуть машину надо было к четырем, когда выйдет утренний выпуск.

Фары Пека мазнули по доку и застали врасплох двоих из бригады Элефанти, поднявших ящик. Они, засуетившись, с трудом уволокли ящик в тень. Их заполошные движения привлекли внимание нервного капитана, который не заглушал дизельный двигатель. Не успел Элефанти сказать и слова, как капитан дал отмашку матросу, тот дернул узел швартова, и катер без огней быстро отчалил в гавань, растворяясь в ночи с последними двумя «Панасониками» на борту.

Пек выскочил из машины в ярости, налетел на Элефанти у дверей вагона.

– Никогда еще такого не видел, – прохладно сказал Элефанти. Ни к чему начинать потасовку с Джо прямо сейчас, пока загружают и готовят к отправке грузовик. Как бы то ни было, деньги прежде всего.

– Чего не видел? – потребовал знать Пек.

– Не видел, чтобы кто-нибудь так быстро отшвартовывал катер. Одним махом.

– И что?

– Там остались два последних телевизора, – сказал он. – Я заплатил за тридцать четыре. Получил только тридцать два.

– Я покупаю последние два, – сказал Пек. – Надо поговорить.

Элефанти посмотрел на грузовик. Последний телевизор погрузили, кузов закрыли. Он дал знак своим людям, чтобы отправлялись, потом вошел в вагон и сел за стол. Пек последовал за ним и устроился в кресле рядом, закуривая «Уинстон».

– Ну что у тебя теперь? – спросил Элефанти. Он видел, что Пек все еще бесится. – Я уже сказал, что не согласен на ливанскую поставку.

– Я насчет другого. На хрена ты запорол мою поставку?

– О чем ты?

– Ты что, хочешь, чтобы я срал куриными яйцами стоя? Томми, я теперь и своим волосатым хреном шевельнуть не могу. На меня насели копы.

– Из-за чего?

– Из-за фигни в рыбацкой гавани, на причале Витали.

– Какой еще фигни?

– Хватит мне лапшу на уши вешать, Томми.

– Если хочешь говорить загадками, Джо, устраивайся в цирк. Я не въезжаю, о чем ты.

– Твой мужик… старик, он пошел вразнос вчера вечером на причале Витали. Застрелил троих.

Элефанти подбирал ответ осторожно. За годы практики он научился изображать невинность и сохранять непрошибаемо каменное лицо, когда нужно. В его мире, где во вредные условия труда входило трупное окоченение, всегда лучше прикинуться, что ты не в курсе, даже если в курсе. Но в данном случае он ума не мог приложить, о чем толкует Джо.

– Какой еще старик, Джо?

– Кончай меня доводить, Томми!

Элефанти закрыл дверь вагона, потом развязал галстук, бросил на стол и достал из ящика стола бутылку скотча «Джонни Уокер» и два стакана.

– Выпей, Джо. И расскажи все путем.

– Не разыгрывай бармена, Томми. Думаешь, я гребаный телепат? Что творится у тебя в башке? Крыша отъехала?

Элефанти чувствовал, как быстро истончается терпение. Джо умел играть на его нервах. Он взглянул на Пека со спокойной мрачностью.

Пек заметил, как изменилось его лицо, и быстро остыл. Когда Элефанти злился, он становился страшнее вуду.

– Полегче, Томми. У меня проблемы.

– Пресвятая Дева, объясни еще раз, в чем дело, Джо? – спросил Элефанти.

– До ливанской поставки осталось девять дней, а я в жопе. Пришлось просить Рэя с Кони-Айленда принять по…

– Не хочу об этом знать.

– Томми, ты дашь договорить? Ты знаешь старую лакокрасочную фабрику, у которой мы раньше купались? Старый причал Энцо Витали? Твой старикан, твой стрелок, положил там вчера трех человек.

– У меня нет никакого стрелка-старикана, – сказал Элефанти.

– Скажи это трупу, который прилег передохнуть с пулевыми отверстиями в роже. Теперь копы от меня не отстанут.

– Ты можешь выйти из метро на свет божий, Джо? Вчера я никого не посылал