Таллури пришла в себя, когда вимана пошла на снижение. Приземлились в незнакомом месте, довольно пустынном и безлюдном, на поляне посреди леса. Лишь небольшой храм высился на опушке.

Господин Нэчи покинул виману, не сказав ей ни слова. Значит, ей следовало ждать.

Через некоторое время он вернулся в сопровождении двух жрецов в зеленых хитонах, что-то объясняя им на ходу. Подойдя, распахнул люк, где сидела Таллури, и жрецы принялись деловито осматривать ее израненные ноги, трогали запястье, проверяя пульс, заглядывали в зрачки через кристаллические линзы. Заключили:

— Угрозы жизни нет. Но девушку следует оставить у нас на несколько дней: раны, нанесенные дикими животными, вы знаете, господин командующий, опасны внезапным воспалением.

Он кивнул. И жрецы увели ее, беспомощную и растерянную, прочь от виманы.

Ее раны промыли настоями трав, перебинтовали, дали напиться каких-то горьких отваров и подслащенного молока и наконец оставили одну в комнате с зеленой занавесью вместо двери. В коридоре, по другую сторону занавеси, кто-то долго ходил и шепотом переговаривался, потом пронесли стонущего больного, и за ним прошла целая толпа жрецов-медиков, бросая длиннополые тени на занавесь. И все стихло.

Таллури не могла больше лежать. Она провела здесь несколько часов и больше находиться здесь не хотела. Единственное, чего ей хотелось, — уйти куда угодно, например в лес, и идти долго-долго, бесконечно, пока не иссякнут силы. Тогда она просто ляжет в траву и умрет.

Покинуть обитель жрецов-медиков оказалось несложно. Никто и не думал ее задерживать. На улице она огляделась. Наступил вечер. Луны не было видно. В сгустившихся сумерках лес стоял неприветливой стеной, от ночного ветра раскачивались кроны, и где-то ухала ночная птица. Еле переставляя разболевшиеся ноги, Таллури бездумно двинулась в сторону деревьев.

Через несколько шагов в темноте обозначился силуэт машины. «Вимана», — вяло отметила про себя Таллури. И, лишь подойдя ближе, вздрогнула — «Торнадо». Черный корпус сливался с теменью ночи, бортовые огни были погашены. «Торнадо» будто уснул на стоянке, но Таллури вдруг несомненно поняла: хозяин виманы сидит сейчас за штурвалом. И ждет ее.

Она приблизилась почти вплотную к лобовому стеклу — господин Нэчи смотрел на нее из-за штурвала — и положила на стекло раскрытую ладонь:

«Я не жалею ни о том, что сказала, ни о том, что целовала вас, господин командующий. Готова повторить это еще и еще: я люблю вас!»

«Я знал, что ты не останешься здесь, маленький дикий зверек. Я ждал тебя».

Дверь люка с шипением отъехала в сторону. Таллури обошла виману и устроилась на сиденье рядом с пилотом.

* * *

Где-то в глубине огромных помещений вскрикнул и захлопал крыльями Руах. В доме было тихо и темно. Но Таллури больше не боялась этого дома.

Господин Нэчи усадил ее в свое кресло с подлокотниками в виде крыльев грифона, укрыл теплым пледом, налил себе вина в чашу и уселся прямо на пол у ее ног.

— Выслушай меня, детка. Я принял важное решение.

Он замолчал и молчал долго, время от времени делая глотки из чаши, низко склонив голову. А когда заговорил, Таллури не первый раз отметила про себя, как глубок и красив его голос.

— Много лет назад, еще до начала моего служения и женитьбы, я побывал в Дельфах. У предсказательницы-пифии. Это было незапланированное путешествие, но, как я еще тогда понял, неслучайное.

Попасть к пифии невероятно трудно, и я особо не надеялся, но всё сложилось самым благополучным образом, Судьба покровительствовала мне. Я хотел задать ей несколько вопросов о своем будущем: о служении, о браке (Виана уже была моей невестой, и день свадьбы назначен), о чем-то еще, что казалось мне важным в ту пору. Теперь даже не помню, о чем.

Пифия предрекла неожиданную для меня вещь — перемену служения. Но этого я не боялся, я же не знал, из-за какой трагедии это произойдет, и почти отмахнулся от этого предсказания, не желая знать подробности. И о служении пифия не сказала больше ни слова.

Я спросил, больше из почтения, чем из любопытства, о женщине моей судьбы, полагая услышать несколько приятных слов о Виане. Пифия ответила, что Случай трижды столкнет нас, прежде чем я осознаю, что люблю ее. Она повествовала в будущем времени, но пифии часто путают прошлое, настоящее и будущее, а я все время думал о Виане и все слова пифии, с большей или меньшей натяжкой, отнес на ее счет. Хотя уже тогда понимал, что не люблю Виану так, как хотел бы любить свою женщину. Так, как могу любить!

Пифия предрекла:

«Эти три раза таковы. Первый раз она упадет к тебе в руки с неба».

Виану я впервые увидел сходящей с высокой лестницы в отцовском доме — похоже на предсказание, как я решил.

Далее пифия сказала:

«Во второй раз — ты поднимешься туда, где стояла она».

Я представил себе нечто очень сложное — социальное положение Вианы по отношению ко мне: она же была из императорского рода.

И третье:

«Вы возьметесь за руки при приближении тварей».

Это я лишь запомнил. Но «расшифровал» после нашей семейной катастрофы.

Пифия умолкла, и я, поблагодарив положенным обра— зом, хотел уйти, но она, оказывается, не закончила. То, что она произнесла вслед за тем, совершенно не могло касаться Вианы. Я не знал, что и думать, но запомнил и долго хранил в памяти, чтобы полностью разгадать только в этом году.

Итак, пифия продолжила о моей женщине: какова ее энергия, ее характер, ее душа. О том, что мы можем и должны дать друг другу. О том, что или я потеряю ее в этой жизни, или — она меня, но это не беда, а всего лишь испытание — кармически мы навсегда принадлежим друг другу. А закончила парадоксом:

«Вы оба не пытайтесь обмануть Случай! Вы принадлежите друг другу, ибо она для тебя, Дит-Орис, невозможна!»

«Невозможна» — вот то последнее, что окончательно убедило меня в том, что пифия на самом деле говорит о моей женщине. Ни о какой другой! Невозможно я всегда расцениваю всего лишь как личный вызов. И первое, что должна была сделать моя женщина, — это бросить вызов мне! «Я невозможна для тебя», — это могла быть только Она. Понимаешь ли ты меня, маленький зверек?

Таллури не могла понять его до конца, поэтому покачала головой отрицательно. Он улыбнулся и посмотрел на нее так нежно, что у нее зашлось сердце.

— Слушай же, детка. Ты упала мне в руки с трапа, как с неба. Из далекой Гипербореи, после перелета, и этот полет закончился на моих руках. Ты была совсем еще юной девчушкой, но моя душа запела, едва я коснулся тебя. А твои глаза вдруг распахнулись и заглянули мне прямо в душу. В твоем еще детском и хрупком теле, как цветок в зернышке, таилась моя женщина. А я уже был, по уговору рода, женат, и уже родилась моя дочь, когда мистика нашей с тобой кармы неотвратимо начала свое действо. Нет, ты ошибаешься, я не «открывал» свое сознание специально для тебя — мы «открыты» друг для друга изначально. Ты не знала, что так бывает? Это редкостное совпадение — звездное, кармическое. Этому нельзя научить. Я «слышал» тебя постоянно, и ты «слышала» бы меня, если бы не запрещала себе. Еще я запомнил, что от тебя невозможно хорошо пахло — чем-то диким и сладким. Может быть, ягодами? Что это было?