– Я больше не буду, честное слово, – она с удовольствием выдохнула дым. – Мое заявление об уходе.

– Ну, знаете!.. Нет, у меня просто нет слов. Заявление об уходе в начале учебного года?! Но почему?!

На крик директора в кабинет заглянула секретарша. Марго движением руки с сигаретой показала ей исчезнуть.

– Потому что через пару дней вы меня не сможете больше видеть. Во-об-ще.

– Почему?!

– Ну, вдруг этому мальчику станет хуже и он умрет, – неопределенно проговорила Марго, стряхивая пепел на пол.

– Почему?!

– Потому что у него менингит.

– Почему?!

– Сядьте, – приказала Марго, и директор послушно прошел за свой стол. – Вам же только что все объяснили. Вам сказали, что я – ясновидящая? Сказали. Что вы все – «почему» да «почему»? Вы не сможете меня больше видеть, понимаете?

– А если… А если он не умрет?

– Умрет. Подписывайте.

– Это какой-то бред, – директор отшвырнул от себя лист бумаги с заявлением.

– Хотите сигаретку? – спросила Марго и затянулась, прищурившись.

Ева Николаевна в этот день провела урок любви к Родине. Насколько вообще понятие любви к Родине соотносится с безопасностью жизнедеятельности, она точно объяснить не смогла. Она не смогла объяснить, что такое Родина вообще и за что надо любить свой город, улицу и подъезд в частности. Перед ее глазами все еще маячила тень «Скорой», увозившей веселого мальчика Осю, слова не ложились, это был как раз тот момент, когда лучше о любви помолчать.

– По-вашему, получается, что это вовсе и не любовь, а просто какая-то ответственность, – не выдержала молчания Евы девочка с тугими косичками.

– Кто тебя заплетает? – вдруг спросила Ева.

– Бабушка, – удивленно ответила девочка.

– Сидела? В смысле, бабушка сидела или ее не коснулись репрессии?

– Не коснулись. Но она сидела за кражу картошки с поля, – притихшая девочка опустила глаза.

– А у меня дед сидел за то, что его контузило на войне и он потерял винтовку.

– А у меня тетку посадили в тринадцать лет за опоздание на завод!

– А у меня дед сейчас под следствием, – заявил Костя Вольский.

Наступила тишина.

– Костя, ты уверен, что хочешь говорить об этом? – нарушила тишину Ева.

– А что? Мы же про Родину говорим, правильно? Давайте определимся с понятиями. Если кому интересно, то я определился. Родина – это родня. И все. Не место, не смородина, не клины журавлей. И тогда что получается? – Костя встал и оглядел одноклассников. – Родня у всех есть старая и молодая. Старики наши собирают бутылки на помойках, малышня видит конфеты только на Новый год, а среднее поколение не может найти достойную работу. Наша Родина в жопе. Нет-нет! – поднял он руку, призывая зашумевший класс к тишине. – Мы пока еще не там. Мы пока еще надеемся на лучшее, на перемены. А вот мой дед на свою профессорскую зарплату и пенсию может сейчас прокормить только одну породистую собаку.

– А этому американцу, говорят, грозит двадцать лет в колонии строгого режима, – вздохнул с последней парты Миша Скворец. – Неужели и твоего деда посадят?

– Да, Костя, расскажи подробно, как это он предал Родину, то есть свою родню? – повернулась с первой парты к Вольскому Лейла.

– Он не мог предать Родину, – развел руками Костя. – Потому что Родина – это он сам!

Ева вдруг резко встала, опрокинув стул. Заевшей пленкой перед ней прокручивался урок, на котором Мятушкин назвал Костю… «Заткнись, умник», – сказал он. Именно так! Умник!

– И ты решил помочь деду материально? – спросила Ева, сглотнув напряжение в горле.

– Вы мне смешны. – Костя брезгливо дернул рукой. – Думаете, мой дед один такой? Поинтересуйтесь на досуге личностью некоего Сутегина, сотрудника Института США и Канады. Он сидит уже полтора года. Бедный лектор из Обнинского центра высоких технологий! Что он там продал врагам? Неужели секреты атомных подводных лодок? – кривлялся Костя. – Ну да, мы же великая держава, у нас лучшие в мире подводные лодки, есть что продавать! Или нет, Ева Николаевна?

– Костя, не кричи. – Ева подняла стул.

– Так есть что продавать или нет? – не может успокоиться Вольский. – А перед ним, помните, судили военного за доклад в Экологическую комиссию ЮНЕСКО. Кругом одни враги! Подайте Родине на пропитание! Ну-ка расскажите нам, как выжить на пятьсот шестьдесят рублей зарплаты младшего научного сотрудника! А ведь это они, младшие научные, наш умственный потенциал – самое дорогое. Мы все, – Костя устало обвел класс рукой, – обречены на голод и войны, если не объединим мир. Даже против воли этого самого мира. А объединить его можно, только объединив военные стратегии. Шпионы всех стран, объединяйтесь!

– Аминь! – стукнул по парте Коля Фетисов. – Сменим тему митинга. У твоего деда есть собака? Какой породы?

– Нет у него собаки, – сник Костя. – Я у него вместо собаки.

– Смотрите, – показала Ева в окно. – Снег пошел.

Ребята подошли к окнам. Снег валил крупный, падал на школьный двор дырявой простыней еще далекой зимы, заглушая звуки и усыпляя боль.

– А мы все умрем, – сказал, как приговорил, Игнат. – На кой черт тогда учиться выживать?

– Видишь, снег идет? – тихо спросила Ева. – На кой черт ему идти, если он все равно растает? Нас всех кто-то помнит и любит. Почему бы не научиться причинять им поменьше беспокойства и слез?

– А меня никто не любит! – притворно всхлипнул Скворец. – Ну ни капельки!

– Тогда ты люби, придурок, – шлепнул его по затылку Дима Кунц. – Стань кому-нибудь Родиной. Правильно я понял тему, Ева Николаевна?

На длинный звонок в дверь подошла, шаркая отороченными мехом тапочками, Милена. Она не посмотрела в «глазок», ничего не спросила, просто щелкнула замком и с силой распахнула дверь. Марго едва успела отскочить: дверь открывалась на лестницу.

– Балерина? – подозрительно спросила Милена, затянувшись сигаретой в длиннющем мундштуке.

– Нет, – опешила Марго.

– Тогда проходи. Ты к Надежде? Ее нет дома. Случайно не знаешь, сколько черепаха живет без еды?

– Не знаю…

– Понимаешь, не двигается, морду не высовывает, ноги не показывает. Я ее нюхала – не пахнет, значит, еще не разложилась. Будешь ждать Надежду или придешь позже?

– А я к вам, Лена.

– Даже так? – резко развернулась в коридоре Милена и пристально вгляделась в гостью. – У меня хорошая память. Мы не встречались.

– Вы живете у меня уже четыре дня. Я даже как-то от вас устала.

– Спасибо тебе, господи, – Милена посмотрела в потолок, – хоть что-то интересное за последнюю неделю! А то, когда Надежда переехала к заврежу, такая тоска, ну такая тоска! Заходи. Устраивайся. Рассказывай!