– Получилось. Вот, я вам принесла, – Надежда достает свернутую газету.

– Скажи пожалуйста! – достает очки Милена. – Теперь и у тебя есть своя газета! А мою видела? Подожди, где-то тут валялась… Вот! На французском, но, если хочешь, я все тебе переведу.

– Милена, к вам кто-то приходил?

– Да! – радостно отвечает Милена.

– С обыском? – переходит на шепот Надежда.

– Нет, что ты. Обысками меня уже лет тридцать не развлекают. Когда посадили Изю Юрковского, тогда последний раз и приходили. Как сейчас помню, забрали меня на пятнадцать суток за Булгакова. У меня самиздат «Собачьего сердца» завалялся, за него и забрали. Ой, а подружка моя Полинка тогда написала плакат и пошла с ним…

– А кто тут был?

– Тут? Она приходила.

– Да кто она?! – не выдерживает Надежда спокойствия Милены.

– Смерть. Вот только не надо на меня так смотреть! Поживешь с мое, сама поймешь, кто к тебе приходит! Короче, мы договорились, и все путем.

– Милена, – гладит Надежда морщинистую руку и осторожно вынимает из нее забытую сигарету. – А мы с Петровичем сегодня в театр идем. Я пришла выбрать наряд. Пошли с нами?

– А я тебе не говорила? – В Надежду утыкается указательный палец, и на каждое слово острый красный ноготь ощутимо протыкает тонкую шерсть кофточки под грудью. – Я. Не люблю. Театр. Хотя, – задумалась Милена, – мое платье красного бархата и страусиное боа скучают уже лет восемь! Заказывай такси на семь вечера!

– Мы тебя оденем, как королеву! А на голову – бриллиантовую диадему!

– Надежда, я знаю, что ты шаришь у меня в комоде, когда я хожу в магазин. Это не бриллианты. Это выполненная на заказ подделка с фотографии. Настоящую, бабушкину, отобрали еще у мамы на нужды Красной армии. В конце концов, – оглядела она полнейшее разорение, – тут так уныло, и никто не говорил, что я должна сидеть дома. Кстати! Чуть не забыла… Где это?.. А, тут. – Милена становится на колени, шарит рукой за комодом и вытаскивает что-то небольшое, круглое, в ошмотьях пыли. – Возьми.

Надежда отшатывается.

– Это твоя черепаха. Я совершенно не могу понять, сдохла она или живая. Забери себе, понюхаешь через неделю.

Надежда вышла из подъезда с большим полиэтиленовым пакетом. Огляделась и пошла неспешно к серому фургону в углу двора. Несколько минут она задумчиво смотрела на шофера в наушниках. Потом обошла фургон сзади и постучала в закрытые двери. Тишина. Надежда постучала еще раз, уже более настойчиво. Одна створка приоткрылась, на нее посмотрело усталое лицо немолодого мужчины, профессионально готового к неожиданностям.

– Ребята, пустите меня к себе, – жалобно пропищала Наденька. – В подъезде на меня смотрел страшный мужик. За мной точно следит кто-то еще! А вдруг меня похитят или убьют? Очень плохо получится, потому что я дала честное слово вашей сотруднице, что сегодня в театре…

– Не положено, – скучным голосом произнес мужчина и попробовал закрыть створку изнутри.

– Ну пустите, какая вам разница? Я сейчас поеду на трамвае обратно к помрежу, вы потащитесь за мной, и еще неизвестно, не захочется ли мне забежать в кафешку у метро! А вы будете сидеть и думать, выйду я из нее или сбежала через другой выход подземки, как вчера.

– Залазь, – сдался мужчина и протянул руку.

В фургоне было еще двое. Это с ними Надежда недавно обменялась заявлением и объяснительной. Они пили кофе, наливая его в пластмассовые стаканчики из термоса.

– Хорошо тут у вас, тепло, – улыбнулась Надежда, оглядываясь. – А ваш шофер музыку слушает с закрытыми глазами. Кто хочешь может подойти, открыть дверцу и стукнуть его по голове! Потом машину угонят, а дверь заклинят с улицы, и вы попались со всей вашей аппаратурой! – бодро отрапортовала Надежда.

– Вы что, девочку сняли? – спросил мужской голос из селектора. – С воображением нашли!

– Это шофер спрашивает, – подмигнул Наденьке молодой мужчина в спортивном костюме, закручивая термос.

– А он все слышит? Здорово… А у вас тут диски с музыкой? Хорошая коллекция. – Она придвинулась было поближе к пульту прослушивания, но мужчина, который впустил ее в фургон, ловко ухватил сзади и посадил к себе на колени.

– Надежда, – сказал он строгим голосом, – меня зовут Сергей. Угадай с двух раз, что мы с тобой сейчас сделаем?

– Тут и угадывать нечего, – сникла Наденька, – что тут угадывать, все и так ясно. Ладно, сама напросилась. Если, конечно, вы считаете это необходимым… Обыскивайте, черт с вами! – вздохнула она.

– Я слышал, как ты жаловалась на наше поведение. Чтобы у тебя не было претензий или сомнений в наших действиях, заявляю сразу, перед обыском, обрати внимание – перед! Мне нужна пленка. В зажигалке или сама по себе. Пленка. Что ты уставилась? Черный небольшой цилиндр. Именно такой ты и отвезла в редакцию газеты. Сама пойми, – сменил тон на ласковый Сергей, – это же сэкономит всем уйму времени! Если пленка при тебе, не придется идти вечером в театр, а там бригаду выделили – шесть человек! Ты только подумай, шесть человек проведут спокойный вечер дома, с семьями. Молчишь? Предпочитаешь обыск? Так, что тут у нас? Заколочка… Мы теперь, Надежда, тобой пуганные до параноидальной предвзятости, так что снимай заколочки – и на стол. Молодец.

– У меня нет пленки!

– Хочешь раздеться догола или предпочитаешь, чтобы я тебя тщательно ощупал? Не подумай ничего плохого, у меня жена и дети, – словно не слышал ее Сергей.

Надежда предпочла раздеться сама. Сидя на полу. То, что она сильно разозлилась, было заметно только по капелькам пота над верхней губой и расширенным зрачкам. Наблюдая, как Сергей ощупывает ее одежду, она зловеще объявила:

– Только попробуйте перейти к более тщательному досмотру!

– А то что? – заинтересовался агент у пульта.

– Напрочь потеряю память к вечеру! – зашипела Надежда. – И не смогу вспомнить, где чего запрятала!

Мужчины задумчиво уставились на нее.

– Эй, – спросил голос шофера из динамика. – Вы что, ее уже раздели?

– И безрезультатно, – вздохнул Сергей, изучая левую кроссовку. – Ты, Надежда, дура, что в твоем возрасте еще простительно, но не надо нарываться на неприятности так откровенно. А то я начну подозревать, что тебе и преклонный возраст не поможет поумнеть. А у некоторых людей этот самый преклонный возраст не случается вообще – не доживают! Мы же тебя ни разу еще не уронили нечаянно, не сломали руку или ребрышко, вон какие у тебя ребрышки торчат тонкие. Не порвали твою одежду. Вот, к примеру, я не стану смотреть, есть что-нибудь инородное в этой толстой подошве, – он бросил кроссовку девушке. – Так что перестань шипеть, как бешеная кошка, одевайся, и мы, так и быть, отвезем тебя в следующую точку пребывания.

– Спасибо, дяденька.

– Не за что, деточка.