Как же теперь Тарасенко? Будет нанимать подводу в Златогорске?

— Только этого и не хватало. Приказал Сыромолотову подобрать лошадей и отправить в понедельник за Остапом Игнатьевичем. Пусть хоть сам впрягается.

— Может, и не подобрать, если нет подходящих.

— Подберет, — Майский слегка подстегнул Рыжика вожжами. — Вот, кстати, о старшем конюхе. Странный он какой-то, а в чем эта странность — не разберу. То, кажется, словно боится он меня, и не только меня, а и тебя, к примеру, и еще кое-кого, а то будто ненавидит и нахально издевается. Тебе такое не казалось?

— Я Сыромолотова давно знаю, — не отвечая прямо на вопрос, раздумчиво сказал Иван Иванович. — Ничем таким… нехорошим он себя не замарал. Сына вот только из дома выгнал. Гарантии, конечно, дать не могу, что он руками и ногами за Советскую власть, но и не враг будто. Может, тебя недолюбливает?

— Я не женщина, чтобы любить меня или не любить.

— Видишь ли, при прежнем директоре, Еремееве, ему лучше жилось. Тот на многое смотрел сквозь пальцы, многое прощал, даже явное мошенничество. Еремеев больше всего занимался собой, а на прииск ему было наплевать. Егор Саввич умел пользоваться его слабостями, вероятно, с немалой выгодой. Возил на охоты, доставлял из Златогорска разные там вина, фрукты и прочие редкости. Словом, ходил в фаворе. А ты сразу поставил его на свое место. Как он должен к тебе относиться?

Майский слушал, изредка кивая.

— Скажу еще, и он мне не очень по душе, но работает на совесть, не придерешься, свое дело знает. И никто на него не жалуется.

— Работает на совесть, — подтвердил директор, — я ему даже зарплату повысил. А человек, сдается мне, жестокий, злой. Только прячет себя и все словно чего-то ждет.

— Ну и пусть ждет. Вижу, успокоился немного?

Александр Васильевич взглянул на парторга и засмеялся.

— Но-но, пошел, — он опять подхлестнул вожжами Рыжика, и тот нехотя затрусил мелкой рысью. — Вот чертова скотинка. Такой и впрямь не дойдет до Златогорска… Удивительный ты человек, Иван Иванович, умеешь успокаивать людей лучше всякой валерьянки, или наоборот, растревожишь…

— Еще комплименты мне говорить станешь, — добродушно перебил Слепов, потирая острый подбородок. — Просто насмотрелся на людей за многие годы и кое-что для себя уяснил. Так как там, на драге?

— Авария. А может, небольшая поломка. Ты же знаешь, машину мы подготовили к началу сезона хорошо, и пока можно было, ждали Тарасенко. Потом я дал команду Зубову начинать. Семен Прокопьевич первый помощник Тарасенко, машину тоже знает. Сначала все шло, как надо, а вот сегодня что-то там стряслось. На шахты, пожалуй, нам не попасть.

На подъеме Рыжик перешел на шаг. Поднялись на перевал и увидели весь Глухой Лог. В солнечных лучах поблескивала вода в котловане. К правой его стороне прижалась драга. Красной искоркой на ней трепыхался флаг. От драги отделилось черное пятно и заскользило по воде к берегу. Очевидно, их заметили и выслали лодку.

Когда Майский и Слепов подъехали к котловану, из лодки поднялся Зубов.

— Выкладывай, что у тебя, — отрывисто сказал Майский. — Авария?

— Вроде бы так, — уныло отозвался Семен Прокопьевич и, поплевав на ладони, взялся за весла.

— Рассказывай.

— А чего рассказывать, сами сейчас увидите. Все вроде ладно шло, работала драга как полагается. Ну, а утром сегодня слышу, не так что-то гудит машина. Насторожился: не тот звук, нет ровного хода. Бросился к барабану, смотрю, цепь опустилась и ковшов не видно. Силантий, кричу, останавливай машину. Остановили. Спустились мы с Авдеевым вниз. Оказывается, ковши оборвались и затонули.

— Серьезное повреждение, Семен Прокопьевич? — Слепов внимательно слушал рассказ Зубова.

Тот мрачно кивнул и нехотя пояснил:

— Недели на две теперь замолчала драга.

— Еще чего, — возразил Майский, — тут каждый день дорог, а ты — две недели.

— Вот если Остап Игнатьевич приехал бы…

— Он приедет в среду. Но и без него мы не будем сидеть сложа руки. Я удивляюсь вам, Семен Прокопьевич, вы же знаете машину не хуже Тарасенко. Давайте осмотрим повреждение вместе и, может, намудрим чего.

Лодка причалила к понтону, тихо покачиваясь, и все трое выбрались на драгу.

— Веди, — Майский пропустил вперед Зубова.

Осмотрев повреждение, директор помрачнел. Слепов понимал его состояние, как и то, чем грозит прииску вынужденный простой драги в начале сезона.

— Вот что, Иван Иванович, — сказал Майский, закуривая. — Ты поезжай в поселок, а я останусь здесь.

— А потом пешком будешь добираться? Я лучше подожду, вместе и поедем.

— Это долго. Не уйду с драги, пока ее не пустим. Сколько пройдет? Может, день, а может, три.

— А без тебя драгеры не справятся?

— В том-то и дело. И плохой я буду инженер, если не сумею им помочь. Словом, поезжай. Надо меня будет — звони сюда. Вечером, если не вернусь, зайди к Елене, объясни, где я, чтобы не беспокоилась.

Слепов простился с драгерами и уехал.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Иван Тимофеевич Буйный любил подниматься рано, особенно весной и летом. В сером сумраке рассвета выходил во двор голый до пояса, доставал из колодца ведро ледяной воды и умывался, покрякивая и чувствуя, как упругой делается кожа, как наливается бодростью тело. Потом садился на приступку крыльца и смотрел, как редеет сумрак, тают и растворяются ночные тени, как начинает розоветь восток.

— Чего рано поднялся? — говорил старому партизану кто-нибудь из соседей. — Не спится, али жена прогнала?

— Встанешь пораньше — шагнешь подальше, — посмеивался Иван Тимофеевич и добавлял: — Кто рано встает, тот вдвое живет.

Вот и сегодня начальник приисковой охраны встал ни свет, ни заря, умылся и вышел за ворота посидеть на лавочке. Над поселком стояла та особая тишина, какая бывает только в предрассветный час. Ее нарушали лишь изредка взбрехи сонных собак. Потом из двора во двор понеслась петушиная перекличка.

В конце улицы показалась человеческая фигура. Иван Тимофеевич знал многих зареченцев, но кто сейчас шел — разглядеть не мог, было еще далековато. Человек шагал торопливо, странной прыгающей походкой. Когда приблизился, Буйный узнал Сморчка.

— Эй, бобыль, — окликнул его Иван Тимофеевич и помахал рукой, подзывая к себе.

Старик тоже заметил начальника охраны, сморщенное лицо его изобразило улыбку. Радостно кивая, он подошел ближе.

— Здорово живешь, старина, — Буйный умел разговаривать со Сморчком, они друг друга прекрасно понимали. — Ого! Удилища! Рыбачить пошел?

— Нет, рыбу удить, — старик показал на пару удилищ, весло и корзину, прикрытую тряпкой. — Ушицы вот захотелось.

— Так и я говорю, удить, глухарь ты этакий. Эх, пошел бы с тобой, коли раньше знал бы. Давно не рыбачил, а люблю побаловаться удочкой. Свеженьких линьков бы на пирожок, а? Или