сало вот соленое. Любит тебя Егор-то Саввич, балует. Смотри-кось, и сахар даже! Большая редкость сейчас.

Федор не слушал болтовню Сморчка. Озабоченный, он сидел на нарах, то и дело почесываясь. Потом встал, вышел из землянки, взял полотенце и вскоре вернулся. Повесив полотенце на сучок, сел к столу. Наполнил водкой жестяную кружку до краев и выпил, не поморщившись. Отломил большой кусок пирога, начал есть, выплевывая кости на стол. И только тогда сказал, не глядя на старика:

— Наливай себе.

Сморчок не заставил себя просить. Налил в ту же кружку тоже до краев и стал медленно пить, закрыв от удовольствия глаза. Кадык на его худой загорелой шее двигался взад и вперед. Кончив пить, вытер рукавом губы и тоже отломил кусок пирога.

— Налим это, надо понимать, — говорил, чавкая. — Жирный да мягкий. Самая стариковская рыба. А раньше-то, бывало, какие пироги едал: и с нельмой, и с осетриной, и с белорыбицей.

Парамонов не отозвался. Еще выпил водки, налил немного Сморчку и, закрыв бутыль пробкой, поставил около себя на пол.

— Еще бы малость, Федор Игнатьич.

— Довольно с тебя, окосеешь.

— Это я-то? Да ты што, Федор Игнатьич, я крепкий.

— Вижу, — усмехнулся Парамонов. — Не проси, все равно больше не получишь. Давай о деле. Когда хохол выезжает из Златогорска?

— Усатый-то? В среду, стало быть.

— Поезд приходит утром… Если он сразу на лошадей, то ждать надо у свертка к вечеру. А нам туда выйти поутру… Значит, во вторник будь здесь, Сморчок. Переночуешь у меня.

— А может, другого помощника-то подыщешь, Федор Игнатьич? Ей-богу, мало от меня проку. Помеха одна.

Федор со злостью выплюнул большую кость, отодвинул пирог и стряхнул с рук налипшие крошки.

— В штаны наклал? Эх ты, одно слово — сморчок, правильно тебе прозвище дали.

Старик съежился и заерзал на чурбаке.

— Пойдешь со мной и никаких разговоров. Не трясись, дело простое, обделаем за милую душу. Я сейчас Егору Саввичу записку напишу. Передашь.

С полки, вделанной в земляную стену, Федор достал карандаш и книгу, вырвал последнюю чистую страницу и стал писать.

— Вот, — протянул старику вчетверо сложенный листок. — Спрячь понадежнее. И давай отправляйся.

Сморчок спрятал записку куда-то за пазухой, но из-за стола не встал.

— Посошок бы на дорожку-то, Федор Игнатьич.

— И без посошка дойдешь. Не жалко мне, потом напою, как дело кончим.

У берега реки Сморчок, влезая в лодку, сказал:

— Вот незадача. Как поехал к тебе, знакомца встретил. По охране прииска начальствует. Видел он, на рыбалку я собрался. А ну, как опять его черт пошлет? Покажь, скажет, много ли наловил. Еще просил на пирог ему. Как быть-то, Федор Игнатьич?

Парамонов подошел к кустам, вытянул за бечевку сетчатый садок, в котором затрепыхалось десятка два крупных окуней, линей и язей.

— Подставляй корзину.

— Дело, — обрадовался старик. — Выручил ты меня, прямо-таки от позора спас. Ну, будь здоров. Свидимся скоро, стало быть.

Сморчок оттолкнул лодку и поплыл.

Рыба ему и в самом деле пригодилась. Идя от реки, он опять повстречал Буйного. Тот как будто специально поджидал старика.

— Эй, — окликнул Иван Тимофеевич, — как рыбалка?

— А я уж отрыбачил, — заговорил Сморчок, подходя к начальнику охраны. — Вот, не захотел поехать со мной, а зря. Славно сегодня клевало. Гляди-кось.

Старик отвернул край тряпки, показывая улов.

— Смотри-ка! — удивился Буйный. — Добрая рыбка, добрая. Хоть на пирог, хоть на уху.

— А хочешь, я тебе на пирожок дам? Прими гостинец от старика, будь ласков.

— Не откажусь, давай.

Иван Тимофеевич пошарил в карманах, вытащил свернутую в несколько раз газету и положил на нее с десяток линей и окуней.

— Спасибо, старина. За мной не пропадет. В другой раз непременно с тобой поеду.

Сморчок прикрыл остальную рыбу тряпкой и зашагал дальше. Поздно вечером он явился к Сыромолотову. Подробно рассказал о свидании с Парамоновым.

— Федор-то Игнатьич говорит: не под силу мне одному такое дело. Трудно одному все оборудовать. Плевое дело, никакой трудности нет. Это я ему. Все-таки одному несподручно, мало ли что. Это опять он мне. Не соглашается, значит. Давай тогда вместе, пособлю нето. Это я ему. Ну, ежели с тобой, тогда ладно. Это он. Долго не соглашался, однако уломал. Только напиши записку Егору Саввичу, вдруг не пустит меня. Это опять я ему. Написал. Вот.

Сморчок достал из-под рубахи смятую записку и протянул Сыромолотову.

— Тут все описано. Ты уж не препятствуй, Егор Саввич.

Сыромолотов читал записку, шевеля губами и посматривая на старика.

— Только я задаром несогласный, — снова заговорил Сморчок. — Дело-то, видишь, сурьезное. Можно и головой поплатиться. Какая мне корысть даром-то? Плату положи, Егор Саввич.

— Положу. А ты бы поменьше болтал, балаболка.

Старик обиженно замолчал. Но надолго его не хватило.

— За удачу-то выпить бы по махонькой, Егор Саввич. Опять же продрог я на реке-то. Вот и кости старые ломит. А твоя настоечка-то лучше всякого лекарства помогает. Выпьешь стакашек и будто заново родишься.

С большим трудом дочитав неразборчиво нацарапанную записку, старший конюх свернул бумагу жгутом, чиркнул спичкой и поджег. Пепел бросил в помойное ведро. Достал из шкафчика графин, спросил весело:

— За удачу, говоришь? За удачу выпить надо. И плати тебе будет. Мое слово камень.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Все складывалось как нельзя лучше. План Сыромолотова и Парамонова предусматривал все мелочи. Егор Саввич, пользуясь распоряжением Майского, выбрал хороших лошадей: Пегаса и вороную кобылу Пальму. Проверил, как пойдут в паре. Оставалось решить последний, но немаловажный вопрос: кого послать в Златогорск встречать Тарасенко. Человек этот уже не вернется на прииск, значит, надо выбрать такого, кого не жаль и даже полезно убрать. Подходящей кандидатуры не находилось. Хорошо бы к примеру послать Саньку Игумнова. Но Санька личный ездовой директора, старшему конюху почти неподвластный. К тому же парень силен, как медведь, не испортил бы всего дела.

Выручил Егора Саввича сам Санька. В субботу утром он явился к старшему конюху против обыкновения смирный.

— Дядя Егор, — почтительно обратился Санька, — с просьбой до тебя.

— Чего надо? — хмуро спросил Сыромолотов.

— Брат сродный у меня гостит, — Санька говорил медленно, с трудом выдавливая слова. Видно было, что только крайняя нужда заставила его унижаться перед старшим конюхом. Игумнов — парень гордый, а Сыромолотова он недолюбливал и не скрывал этого.

— И пусть гостит, мне что за дело?

— Да он отгостил. Ему в Златогорск надо. Кончился у Петра отпуск, в среду на работу выходить. Так вот, не будет ли какой оказии в Златогорск?

Егор Саввич чуть не подпрыгнул от радости. Вот оно, решение трудной задачи. Как